Слово архиепископа Иннокентия Херсонского (Борисова) в пятницу седмицы пятой Великого поста

Источник: сайт Свято-Троицкой Сергиевой Лавры

«Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков!»

Что бы, казалось легче и естественнее для человека, как зреть собственные свои прегрешения? — Но, видно, это не собственность наша, а дар, и дар немалый, когда его просит для себя и такой великий подвижник, как святой Ефрем. Подлинно, сей дар нисходит только свыше, и весьма нужен для всех и каждого.

Во всех нас есть какое-то непостижимое отвращение от того, чтобы зреть свои прегрешения. Может быть, это знак, что грех не свойствен природе нашей; но во всяком случае это крайне пагубно для нас: ибо как я займусь исправлением своей жизни, если не знаю, что во мне худого и в чем состоят грехи мои? — О сем-то, однако же, познании менее всего заботятся. Тут оставляет человека даже врожденное ему любопытство, так что вы найдете множество людей, кои, подобно Соломону, пересмотрели все от кедра до иссопа, и ни разу не рассматривали самих себя хотя столько, как они рассматривают какое-либо насекомое или травку. Судя по сему, можно бы даже подумать, что человек ненавидит себя и потому не хочет знать.

Между тем, он любит себя более всего, и во всем ищет только себя, все относит к себе видимо, непрестанно занимается собою, но рассматривать свой характер и поведение, свое сердце и совесть, к этому нет у человека охоты; в сем отношении он готов заняться чем угодно, только не самим собой; готов дни и недели проводить над разбиранием самых маловажных вещей, только бы не быть принужденным беседовать с своею совестью.

В самом деле, много ли употребляем мы времени на испытание своей совести даже пред исповедью, когда нужно бывает дать пред служителем алтаря, или иначе пред самим Спасителем нашим, отчет о нашем поведении, и выслушать приговор с разрешением или осуждением нас на всю вечность? — Много, если употребляем на сие важнейшее дело несколько часов. А сколько часов, дней, недель и месяцев употребляется нами на предметы самые неважные для души и совести, на мелкие счеты и отчеты по хозяйству, на рассмотрение какой-либо книги или древности, на составление плана для каких-либо увеселений, на продажу или покупку нескольких животных?

Напрасно слово Божие непрестанно повторяет нам, что душа наша бесконечно важнее тела, и что если погубим душу, то ничто не поможет, хотя бы приобрели целый мир; напрасно пастыри и учители Церкви внушают нам, что не надобно пренебрегать греховных ран сердца, что они, составленные без внимания, соделаются неисцелимыми и причинят смерть душе; напрасно внутренний человек наш, брошенный без помощи, подъемлет иногда главу и стонами своими напоминает нам, что внутри нас смерть и пагуба: мы глухи и слепы ко всем сим внушениям и указаниям; бросив беглый взгляд на мрачную картину своего бытия, поправив в ней иногда некоторые черты, слишком уродливые, тотчас закрываем ее от самих себя завесою забвения. Кто же после сего может возбудить нас от пагубного нечувствия и невнимания к самим себе, если Сам Господь не приидет к нам и не коснется сердца нашего своею всемощною благодатью?

Но сию благодать надобно испросить усердной молитвой, без чего она, если и приидет к нам, то не найдет себе у нас входа и места. Посему-то человек, начинающий ощущать нужду в познании нечистоты и грехов своих, должен как можно чаще обращаться с молитвой ко Господу и вопиять из глубины души: «Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения!» Сними с умственных очей моих бельмо самолюбия, да вижу всю черноту моих преступных деяний; направь Сам душевное мое зрение на мою совесть, да не скользит оно и не рассеивается по предметам для меня чуждым, хотя и обольстительным! — Ибо что пользы, если я буду знать все, а не познаю самого себя? Что пользы, если я совершу дела великие и громкие, коим будет дивиться свет, а не исправлю себя для вечности? -Пусть лучше останется для меня в неизвестности все, что происходит в свете, как падают и возвышаются царства, но да не останется неведомым то, что совершается в моем сердце и совести, как падаю и как должен восставать от падения я сам.

При пагубной невнимательности к себе и состоянию души своей, в человеке есть другая крайность — несчастная наклонность к осуждению своих ближних. Не говорим уже о слабом поле, у коего наклонность к пересудам ближних делается нередко господствующей страстью: самые мужи, от коих ожидалось примеров совершенно противного, и они, наряду с немощными сосудами, раболепствуют сему недугу. И откуда берется в сем отношении дальнозрительность у самых близоруких умов! Откуда сметливость и тонкая сообразительность у самых косных на все прочие суждения! Откуда неутомимость в исследовании чужих дел и намерений у самых недеятельных!

И здесь также в людях не без странного противоречия. Облеките сих самозванных судей и пересудчиков обязанностью судить грехопадения ближних по законам: они скоро потеряют терпение и будут тяготиться своей должностью, показывать небрежность в ее выполнении, хотя это вредно для блага общественного. А без обязанности, дома, в праздной беседе, сии же люди всегда готовы не утомляясь судить и пе-ресуждать весь свет.

Сама добродетель и порок не производят в нас, в отношении наклонности осуждать ближнего, почти никакого различия. Человеку набожному, например, вовсе неприлично заниматься не только осуждением, но и суждением о грехопадениях своих ближних; ибо если кто, то работающий Господеви, должен знать, что имже судом судит человек ближнего, себе осуждает (Мф. 7; 2). Но многие ли из людей набожных совершенно свободны от несчастной наклонности осуждать при каждом случае ближнего?

У некоторых, напротив, набожность служит как бы вместо признанного всеми права видеть и указывать сучец, находящийся в очию брата. Подобное с людьми явно порочными и обезглавленными. Собственные грехи и чернота должны бы навсегда запечатлеть им уста и заставить смотреть долу. Но они-то первые готовы кричать на весь свет о том, что заметят в вас, прибавляя от собственного запаса зла то, чего недостает к худости вашего поступка.

После сего неудивительно, если истинно добрый христианин, чувствуя наряду с другими в падшей природе своей наклонность к осуждению ближнего, и видя невозможность самому себе всегда удерживать язык от злоречия, обращается с молитвой ко Господу о том, чтобы ему дарована была благодать — «зрети своя прегрешения и не осуждати брата своего!» Довольно, Господи, с меня моих собственных грехов и язв внутренних, кои еще не осмотрены, не исчислены, остаются без уврачевания и со дня на день делаются глубже и неисцельнее; а до грехов чуждых, коль скоро согрешающие не зависят от меня, какая мне нужда? Есть у них свой судья и вместе врач, твоя правда и твоя любовь. Стоят ли они? Тебе, своему Господу, стоят. Падают ли? Тебе, своему Господу, падают. И Ты всегда силен восставить их. Сколько грешников посредством покаяния соделались людьми святыми!

Может быть, и осуждаемые мною уже престали от греха, давно начали свое покаяние и оправданы благодатью Твоею: а я буду продолжать преследовать их злоречием и, подобно диаволу, клеветать на них, теперь уже невинных и оправданных Тобою! — Да сохранит меня от сего благодать Твоя, и да подаст, вместо осуждения ближнего, зрети моя прегрешения, зреть не хладным оком чуждого зрителя, а как взирают на свою нищету, на свои раны, на собственную смерть, зреть и плакать о зримом, зреть и врачевать гнилость души, зреть и употреблять все средства не впадать в новые грехи и в новую пагубу!

Если бы кто за сим вопросил: какое надежнейшее средство к тому, чтобы, при помощи благодати Божией, приучить себя зреть свои прегрешения: тому скажем, что лучшее средство принудить себя к тому (с намерением говорим — принудить: ибо без принуждения и всякое благое дело, тем паче сие, никогда не совершится) состоит в том, чтобы назначить известное, хотя краткое, время именно на рассматривание своих поступков и чувств, назначить так, чтобы оно не было уже употребляемо ни на что другое.

Таким образом мы поставим себя в необходимость заниматься самими собою; а занимаясь постоянно, если не вдруг, то с продолжением времени, непременно узнаем, каковы мы, какая в нас господствующая страсть, чем недугует наш ум и сердце. Совет сей может показаться неисполнимым для тех, кои не вправе располагать своим временем. Но, во-первых, нет человека, у коего бы вовсе не было своего времени; а здесь его немного и нужно; во-вторых, если не можешь располагать временем, то располагай мыслями: этого никто не может отнять у тебя. Ты, например, слуга, должен всякий час быть готов исполнять приказания господина; но, среди самого исполнения их, у тебя есть немало возможностей обратить мысль на самого себя, на свою жизнь, на свои грехи. Сим святым занятием наполнялось бы даже у тебя множество праздных промежутков времени, в которые ты не знаешь что делать, скучаешь, предаешься злоречию или еще худшему.

Как приучить себя, с другой стороны, не осуждать брата своего, то есть, всякого ближнего? — Во-первых, смотри всегда на согрешающего собрата как на больного; потому что грех есть действительно болезнь, худшая всех болезней. При таком взгляде страсть к осуждению непременно будет хладеть и гаснуть. Ибо осуждаем ли мы больного, кто бы он ни был? Нет, мы чувствуем к нему невольное сострадание. Во-вторых, должно поставить себя за правило, увидев что-либо худое в ближнем или услышав о том, тотчас мысленно помолиться за него. Это каждому и завсегда весьма легко делать; и между тем, это сильнейшее средство против духа осуждения, который не терпит молитвы и бежит от нее.

Когда мы будем таким образом сами делать свое дело по силам, будем приучать себя к тому, чтобы смотреть на свои падения, а не на грехи ближнего: то Господь подаст нам и благодать Свою, с которой нам можно будет достигнуть того вожделенного состояния, в коем знают только себя и свои грехи, и не ведают, есть ли в мире хотя один подобный грешник. Аминь.

Источник: Иннокентий Херсонский (Борисов). Молитва Великого Поста. (Толкование молитвы преподобного Ефрема Сирина)

(76)