О чем рассказала икона. Выбор

Остаться в живых, но предать, или — умереть, сохранив верность?

Новомученик Евгений Родионов. Автор Роман Илюшкин

Знаете, я решил стать священником. Об этом попросили меня мои земляки из родной мне казачьей станицы.  Уже позади первая сессия на катехизаторском отделении Центра подготовки церковных специалистов Волгоградской епархии. Как-то после занятий в нашей учебной группе зашёл разговор о долге православного человека перед своим Отечеством. Выслушав товарищей, я счёл своим долгом рассказать им о двух совсем разных судьбах молодых парней, которые в час  испытания оказались  перед выбором: остаться в живых, но предать, или — умереть, сохранив верность вере и Родине. Оба юноши были солдатами, и обоим было в роковой для них час — по девятнадцать. Поведаю об этом теперь тебе, читатель.

«Кому ж охота умирать в девятнадцать?»

Со Славиком я познакомился в мае 1999 года в Белграде,  в разгар ракетно-бомбовых ударов США и НАТО по сербским городам и сёлам. В сербскую столицу я приехал тогда будучи «добровольцем на духовном фронте»,  так назвала меня журналистка, сопровождающая некую тамбовскую делегацию, тоже держащую путь в объятую войной страну.

Мне хотелось запечатлеть на фотокамеру то, как держались православные сербы в годину тяжких испытаний. И одной из намеченных военных дорог был путь в город Нови-Сад, второй по величине город Сербии, где были разбомблены все мосты через Дунай и где был памятник Преподобному Сергию Радонежскому, воздвигнутый возле городской библиотеки. Спутником моим в поездке на арендованной «легковушке» стал высокий и тучный брюнет и как будто даже, по его словам,  — журналист,  упомянувший, что живёт в Москве и его зовут Славиком.

За работой над образом Евгения Родионова. 2000 г.

Когда мы добрались до Нови-Сада, то увидели покорёженные взрывами стальные фермы мостов. На другую сторону реки, к городским кварталам, люди переправлялись на моторных лодках. Но мой спутник никуда не торопился; я вообще его неожиданно потерял. Спустя некоторое время мой сотоварищ показался в прибрежных кустах. Присев и делая вид, что справляет нужду, мужчина фотографировал на небольшую камеру объятые пожаром каменные строения на той стороне реки. Собравшиеся на переправе люди смотрели в нашу сторону с подозрением, и неудивительно, что скоро нас задержали сотрудники местной полиции. После проверки паспортов и данных в компьютерной базе мы были незамедлительно отпущены как гости из близкой каждому сербу России.

«Ты знаешь, а я ведь работаю на немецкий журнал «Штерн», -обмолвился Славик на обратном пути и продолжил: « Я хоть и русский, но не православный;  мне братья теперь ваххабиты. А ты меня выручил со своим памятником! И я как будто тоже с тобой заодно для этих сербов…»  Поборник джихада разоткровенничался, радуясь тому, что он, что называется, дёшево отделался и сумел сохранить отснятую фотоплёнку, продолжил:«Я ведь срочную служил в Афганистане. Был поварёнком на кухне. Как-то всё наше подразделение ушло на задание, остались только часовые и повара. Команда. Варили обед. Вдруг, поднял глаза от борща: вижу «духи» со всех сторон лезут как тараканы, а наши хлопцы уже лежат неживые. Надо мною, на стене, автомат висел на ремне: да кому ж охота умирать в девятнадцать лет? Ну, я, естественно, руки и поднял, сдался, можно сказать. Ну, конечно, пришлось мне веру сменить и всё прочее…»

Что такое  «прочее»,   мне  стало понятно позже.

Рядовой Евгений Родионов

Подвиг веры.

О  пограничнике Евгении Родионове я впервые узнал весной 2000 года в Синодальном отделе по связям с Вооружёнными силами и органами правопорядка Московского Патриархата. Туда я пришёл сразу после возвращения из Белграда. Епископ Красногорский Савва, духовно окормляющий тогда нашу армию, обратился ко мне с просьбой написать образ новомученика чеченской войны, простого солдата, которого решено было тогда прославить как святого. По словам Владыки, для канонизации не хватало только иконы. Я согласился и, в свою очередь, попросил Его Преосвященство о встрече с Любовью Васильевной, матерью Евгения, и вскоре прибыл в посёлок Курилово Подольского района, где она жила.

Мы сидели в небольшой кухне хрущёвской «однушки», пили чай, заботливо приготовленный хозяйкой, и говорили о её сыне, навсегда оставшемся девятнадцатилетним.

Шёл 1996 год. Рядовой срочной службы Евгений Родионов вместе с тремя сослуживцами, своими ровесниками, был обманным путём захвачен в плен моджахедами полевого командира Хайхороева.  Воины занимали блокпост на ингушско-чеченской границе и досматривали проезжающие автомашины. В одной из них, санитарной «буханке» с ичкерийскими номерами,  находились переодетые в гражданское матёрые боевики, численно превосходившие молодых солдат. Их, избитых и связанных, после ожесточённой борьбы

Любовь Васильевна с солдатами, ровесниками Евгения.

  закинули в авто и увезли в город Бамут. Там, в подвале жилого дома ребят полгода держали прикованными к трубе центрального отопления. Жестоко били: позже на их телах судмедэксперты найдут следы многих увечий. Пропавших бойцов в их части искали недолго, и было уже не до этого: российские подразделения начинали спешно выходить из мятежной республики.

А в посёлок Курилово пришла бумага о том, что рядовой Родионов самовольно покинул свою часть. И зачастил к матери солдата участковый проверять подвал и чердак на наличие беглеца. Не поверила мать казённой бумаге и, заняв денег на дорогу, отправилась в Чечню. Долго искала там Любовь Васильевна своего сына, нередко пробираясь через бандитские становища.

Однажды, в одном из горных сёл она повстречала нескольких таких же, как она, русских матерей, приехавших в надежде найти своё чадо. Среди женщин был один немолодой мужчина, тоже отец солдата.

    Предводительствовал  боевиками сам Басаев; он заверил всех в том, что никого в селе не тронет. Затем два бородача с автоматами вывели под руки к родителям солдата со странным, потухшим взглядом.  « Ну что, мать, получай сына!» — гаркнул главарь. И, распахнув свои объятия, кинулась одна из женщин к пленному с криком: «Костя, сынок, это я, твоя мама!». Но юноша оттолкнул её и произнёс: «У меня нет матери, у меня есть только Аллах!». Женщина села на землю, как будто разом поседев, и тихо произнесла: «Лучше бы ты умер».

По словам Любови Васильевны, за околицей того села их догнал брат Басаева – Ширвани со своими подельниками. «Били так, что я потеряла сознание. А когда очнулась, увидела рядом мёртвого мужчину, того самого отца, что был с нами». И мать, ничего почти не видя, с перебитым позвоночником поползла по дороге, подальше от страшного места. На её счастье, в конце концов она, собрав все силы, сумела добраться до российского блокпоста.

Отлежавшись в госпитале, Любовь Васильевна снова едет в Чечню искать сына и снова самоотверженно ходит по гнездовищам террористов. Позже она скажет: «Я ходила тогда по краю». Однажды ей сильно повезло в одном селе, где проводился праздник со скачками в честь независимой Ичкерии, приехал сам Хоттаб. Узнав, что перед ним за женщина, он подарил ей, так сказать, на память видеокассету со сценами казней российских солдат и их совместную фотографию, сделанную на полароиде. Этот снимок потом не раз спасал жизнь гостьи кавказских гор и служил ей пропуском.

Любовь Васильевна Родионова

Однажды матери сказали о том, что её сына больше нет и, чтобы забрать его тело, нужны доллары. Ровно четыре тысячи зелёных, по одной – за каждое тело, ведь Евгения и его боевых товарищей после казни похоронили в одной могиле. «Привезёшь деньги  — заберёшь всех сразу», — подытожил один из боевиков. И Любовь Васильевна возвращается в своё Курилово для того, чтобы срочно продать свою квартиру за сумму, равную выкупу. Добравшись опять до Чечни, она чудом находит того самого горца  и отдаёт ему деньги.

Ночью, на видавшем виды армейском грузовичке с потушенными фарами и несколькими российскими сапёрами, которых выделил на свой страх и риск их командир,  мать ночью едет в глубокий тыл поборников джихада.  Проводник, чеченец, показал картофельное поле величиной с гектар. И только сердце подсказало матери, что копать надо в большой воронке от снаряда, наполненной дождливой осенней хлябью. Когда под лопатой блеснул крестик, мать сказала: «Это он, мой Женя!». Крестик этот её сын самостоятельно отлил из алюминиевой ложки и, одев, сказал: «Я его никогда не сниму, мама».  И не снял, сдержав слово.

         До сих пор Любовь Васильевна не может себе простить того, что была всего в семи километрах от своего сына, когда его вместе с тремя друзьями жестоко казнили. Казнили в день рождения Евгения, как будто сделав ему бесчеловечный прощальный подарок.

Бандитский главарь Хайхороев, позже погибший во время разборок с подельниками, так попытался оправдаться перед матерью солдата: «Сын твой глупый был и тебя не любил. Мы ему жизнь предлагали; только крест с себя надо было снять и принять нашу веру.  Он отказался, сам виноват». Утаил лукавый ваххабит то, что пришлось бы пленным ребятам в случае, если б их оставили в живых, — участвовать в расстрелах своих товарищей по оружию.

Таким орденом мужества был награжден (посмертно) рядовой Евгений Родионов

Вспоминая о страшном времени, когда искала сына, Любовь Васильевна призналась в том, что, несмотря на то, что её Женьки больше нет в живых, она, печалуясь и скорбя, всё же находит в себе силы тихо радоваться тому, что её сынок не отказался от неё и веры православной даже ценой своей жизни.

На протяжении многих лет мать неустанно помогает солдатам, собирая для них тонны гуманитарного груза, и сама доставляет всё это по назначению. У неё теперь сотни, нет, – тысячи новых сыновей, ровесников её Евгения. А над большим крестом, венчающим могилу рядового Родионова в окрестностях Курилово, всякий раз, погожим днём, в день рождения православного воина,  собравшиеся тут люди видят над собою, в высоком синем небе, радугу, сияющую нездешним цветом над русской землёй.

Роман Илюшкин, иконописец, член Творческого Союза художников России.

Журнал «Царицын Православный» №8, декабрь 2019

(184)