Внутри калейдоскопа

Оригинал: http://otrok-ua.ru/sections/art/show/vnutri_kaleidoskopa.html

5 января 2015г.

Екатерина Ткачева

Райские сады равеннских мозаик

Путешествие в Равенну может стать одним из самых незабываемых в жизни. Маленькому сонному городу на севере Италии выпала честь сохранить так много памятников христианского искусства, — от его первых образов до византийского апофеоза, — как мало какой столице мира. Недаром говорят, что — город более византийский, чем сама Византия.

Мозаика, возможно, более других видов искусства нуждается в воздухе, свете, движении наблюдающего. Её красоты не передают самые качественные фотоальбомы, её нужно видеть воочию. Однако встреча с мозаиками Равенны — особенная. Созданные более полутора тысяч лет назад, они уводят к началу начал христианской иконографии. Первое изображение святого Петра с ключами от рая; первые попытки запечатлеть евангельские сюжеты и портреты апостолов — их узнаваемые отныне черты останутся в христианском искусстве на тысячелетия. Даже спустя пятнадцать веков под сводами базилик Равенны веет свежестью, новизной и совершенной свободой.

У истории, говорят, есть некий вкус к симметрии. К своеобразным рифмам, рефренам, перекличкам — судеб, мест, имён. Не оттого ли основатель Рима, легендарный Ромул, и его последний правитель Ромул Август — тёзки. Не оттого ли Римская империя, владевшая половиной мира, пришла умирать в то самое место, в ту болотистую глушь, где родилась. В Равенну.

По дороге из курортного города Римини в Равенну путники минуют неприметную реку, почти ручей. Едва ли многие из них догадываются, что переходят Рубикон. По этой реке в I веке до нашей эры проходила граница между Цизальпинской Галлией и Римом. 10 января 49 года до Р. Х. здесь была пройдена точка невозврата — и для проконсула Юлия Цезаря, инспектировавшего в то время гладиаторскую школу в Равенне, и для римского государства. По закону проконсул мог возглавлять войско только за пределами Италии: полководец, переходивший Рубикон со своим войском без приказания римского сената, становился мятежником. Цезарю стало известно, что враги в столице готовят против него заговор. Риск был огромен, но и выбор невелик: восстать — либо погибнуть. Пресловутый жребий был брошен здесь: из Равенны Цезарь повёл войско на Рим, где под его началом агонизирующая республика стала неуклонно превращаться в Римскую империю.

А спустя пять веков эта империя — западная её часть — прекратила своё существование в той же Равенне. В 402 году император Гонорий, спасавшийся от варварских набегов, перенёс сюда из Милана свою столицу. Непроходимые болота, окружавшие Равенну, казалось, надёжно защитят императорский двор. Но в 476 году город был взят. Так была поставлена символическая точка в истории Западной Римской империи.

«Понять Равенну легче, чем другие итальянские города, — писал английский путешественник Генри Мортон. — Туристу не приходится напрягаться, мысленно перескакивая из одного столетия в другое: всё, что ему здесь покажут, укладывается в короткий промежуток времени — полтора столетия, от 400 до 550 года».

Всего полтора столетия цветения — и полтора тысячелетия воспоминаний. В Равенне нет душераздирающих руин, к которым привыкает глаз в Риме. Античные саркофаги и мраморные колонны разбросаны под открытым небом Вечного города, по ним бродят кошки, на их фоне течёт река совсем иной жизни. В Равенне прошлое надёжно укрыто за крепкими бурыми стенами церквей, как россыпи драгоценностей в невзрачных сундуках. Землетрясения, пожары, грабежи, веками опустошавшие средиземноморские города, не обошли стороной и Равенну. Внесли свою лепту и англо-американские бомбардировки. Но дворцы и крепости лежат в руинах, а церкви каким-то чудом стоят, и знаменитые равеннские мозаики позволяют увидеть храмы такими, какими они были на заре христианской истории, во времена святых отцов неразделённой Церкви.

Восемь из множества памятников Равенны находятся под защитой ЮНЕСКО. При некоторой выдержке и неприхотливости все их можно посмотреть за день. Но стоит ли спешить здесь, в городе, который переспорил само время?

Читая в различных путевых заметках и мемуарах вековой давности, как их герои по много раз возвращаются в один и тот же зал музея, как часами стоят перед произведением искусства, — слегка завидуешь. Не столько количеству свободного времени, сколько особенностям восприятия. Каждый знает по себе, как мало приспособлено зрение современника — да и весь ритм нашей жизни — к спокойному созерцанию. Привычный к постоянной смене картинки, к неотложному реагированию глаз не способен надолго сосредоточиться на статичном объекте, будь то прекраснейшая статуя или захватывающий дух пейзаж.

Но наблюдая, как подолгу стоят гости под сводами равеннских церквей, словно под чарами, понимаешь, что в мире мозаики действуют другие законы. Из плена её не так-то просто вырваться, от неё не отделаться беглым взглядом. Мерцание камней, волшебство орнамента, схематичность черт — в мозаике есть что-то от сказки, в которую ребёнок погружается с головой, забывая обо всём. Неподвижное, навек застывшее очарование… А может, и туристы в Равенне особенные. Город лежит в стороне от массовых маршрутов, и те, кто приезжает сюда, как правило, знают, чего ищут.

Несомненно, нам, восприемникам греческой религиозной традиции, Равенна роднее, чем великолепные итальянские города Ренессанса и барокко. «Чего мы только не видели: чуть не все итальянские горы, два моря, десятки музеев, сотни церквей. Всех дороже мне Равенна…» — так, в заключение своего итальянского путешествия, Александр Блок пишет матери. Мало кто из писавших о Равенне удержится и не помянет его чудесные строки:

Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
Рабы сквозь римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик…

Блок и его современники находили Равенну тихим, бедным городком, будничная жизнь которого протекала мимо всех его забытых богатств. Сегодня город изменился, где-то на его окраинах гудят невидимые промышленные предприятия. Но дух покоя, достоинства, неторопливости всё тот же — он оказался неподвластным нашествию иммигрантов и туристов. Стоит сказать, что Равенна особенно гордится связью с именем Данте. В своё время она дала приют изгнанному из Флоренции поэту. Здесь Данте и был погребён, и хотя раскаявшаяся родина на протяжении столетий употребила немало усилий, чтобы прах поэта вернулся во Флоренцию, Равенна своё право отстояла.

Церковь святого Виталия

Многие открывают для себя город, начиная с Сан-Витале — самого, наверное, праздничного, роскошного памятника в Равенне. Современница константинопольской святой Софии, церковь освящена в честь святого мученика Виталия, отца мучеников Гервасия и Протасия. Сан-Витале — зримое эхо золотого века Константинополя, и если древнейшие мозаики столицы пострадали от иконоборцев, а затем от турок, то убранство равеннского храма, освящённого в 547 году, дошло до нас во всём великолепии.

Архитектурное решение Сан-Витале напоминает «малую Софию» — храм Сергия и Вакха в Константинополе. Щедрое цветение мозаичной палитры здесь доведено до немыслимого максимума — стены апсиды напоминают роскошь и тонкость узора восточного ковра. Взгляд немедленно приковывает центральная фигура молодого Спасителя, из-под ног Его текут четыре реки Эдема. Другими мастерами выполнены сцены из жизни Моисея, Авраама, Авеля, Агнец Апокалипсиса, символы четырёх евангелистов… Связь сюжетов — плод довольно зрелой богословской мысли (везде — продуманные намёки на жертвенный путь Спасителя и ветхозаветные аллюзии на литургическую тему). Но нашлось здесь место и дельфинам, цаплям, черепахам — всякое дыхание да хвалит Господа.

Вскоре замечаешь и старых знакомых: хрестоматийные портреты императора Юстиниана и его супруги Феодоры в окружении воинов, священнослужителей и придворных. Это — напоминание потомкам о триумфе василевса, вернувшего Италию под патронат Византии. Императорская чета изображена в виде дарителей — в дар храму приносят драгоценную утварь (примечательно, что сам храм был построен и украшен не за счёт Юстиниана, а на средства греческого ростовщика Юлиана Аргентария).

Тяжёлые роскошные одеяния правителей усыпаны каменьями — жемчуг, сапфиры, рубины, изумруды… Павел Муратов в своей замечательной книге «Образы Италии» предположил, что искусство мозаики во многом вдохновлялось эстетикой драгоценного камня — страсть к камням была всеобщей и в античном мире, и особенно в Византии. «Какой великолепный замысел был в таком убранстве церквей мозаиками, равными в своём разноцветном блеске драгоценным камням! Тогдашние люди, воспитанные на тонком и изощрённом понимании их красоты, умели, конечно, ещё больше нас наслаждаться красотой равеннских мозаик».

Мавзолей

Византийские мастера возвели искусство мозаики на беспримерную высоту. Они первыми поняли, что сила мозаики — в статике, в символической краткости изображений. Но у византийской мозаики есть старшая сестра. Древнейшие в Равенне шедевры выполнены мастерами Западной империи, из них самые ранние — мозаики мавзолея Галлы Плацидии — относятся к середине V века, тому удивительному периоду, когда христианское искусство лишь искало формы выражения, и, наследуя во многом изобразительным приёмам античности, наполняло их новым, евангельским содержанием. У убранства мавзолея Галлы больше общего с раннехристианскими мозаиками Рима, чем с поистине восточной роскошью стоящей рядом, в двадцати метрах, юстиниановой церкви Сан-Витале.

Приземистое здание обнимает входящего целиком. Купол и своды бездонно глубокого синего цвета, цветочно-звёздные россыпи переливаются на расстоянии вытянутой руки. 446 год. Ты ожидал увидеть уцелевшие фрагменты — но сверкающими камушками заполнено всё пространство — купол, стены, арки и даже пол. Ты внутри калейдоскопа!

Над входом в мавзолей — прекраснейшее создание раннехристианского искусства — Христос в образе Доброго Пастыря, сидящий на камне, окружённый стадом белых овец. Спаситель здесь юный, как само христианство, ещё похожий на Орфея. Это, наверное, самая удивительная композиция из всех равеннских сюжетов, совершенная, нежная. Уже 16 веков эти смиренные райские краски так внятно говорят о любви Божией к миру, как мало какие слова. «Тихое успокоение по смерти и надежда на жизнь небесную, светлую — такой мыслью руководились, очевидно, украшавшие усыпальницу, и эту мысль постигаешь вполне, пробыв здесь некоторое время», — писал искусствовед Редин.

Искусные греки помещали неподвижные фигуры на фоне пёстрой, стремительной, богатой динамики орнамента. Иначе работали итальянцы: линии плавны, золото используется осторожно, узор прост и выразителен. Райские фонтаны, пышные гирлянды зелени, цветов и фруктов ещё так реалистичны, и апостолы облачены в белые римские тоги.

Мавзолей долгое время считался усыпальницей императрицы, женщины драматической и яркой судьбы. Удивительно, как в наш жадный до приключений век Голливуд не ухватился за столь привлекательный сюжет. Галла Плацидия была дочерью Феодосия Великого — последнего императора неразделённой империи — и младшей сестрой императора западной её части Гонория. В результате попыток сената спасти гибнущий Рим в 409 году Галла оказалась в заложницах у вестготов. Вскоре новый вестготский король Атаульф сделал её своей женой, и благородная римлянка стала королевой варваров. Она родила сына, через год овдовела и стала предметом торга: императору Гонорию удалось обменять сестру на несметное количество зерна. Возвращённую Галлу немедленно, против её воли, выдали замуж за полководца, которому суждено было впоследствии стать императором. В браке с ним родила сына Валентиниана, будущего императора, и дочь Гонорию, которая прославилась благодаря дикой выходке. Чтоб избежать брака с престарелым сенатором, она предложила себя в жёны гунну Атилле, отправив ему своё кольцо. Гуннский вождь не преминул воспользоваться случаем и направил на Италию свои орды: где тут моя невеста? Ему не терпелось заполучить в приданое часть Западной империи. Интересно, что косвенным результатом причуд Гонории стала Венеция: первой под удар гуннов попала древняя Аквилея, жители которой устремились на запад, в лагуны, и основали Светлейшую…

Ну а Галла Плацидия, чья судьба была озарена закатом огромной империи, на самом деле похоронена вдали от Равенны — в семейной усыпальнице императора Феодосия в Риме, неподалёку от Ватикана. Мавзолей, носящий её имя, скорее всего, был построен императрицей как часовня при дворцовой базилике, посвящённая великомученику Лаврентию. Известно, что Галла Плацидия много помогала Церкви и способствовала утверждению христианства, щедро одаривала храмы Равенны. Так что имя царицы недаром звучит на протяжении столетий в этих стенах.

Баптистерий

Второй древнейший памятник Равенны — так называемый баптистерий православных, созданный на рубеже IV и V веков. Его богатейшее мозаичное убранство, выполненное во второй половине V века, и сегодня производит поистине ошеломляющий эффект. «Мы очутились не то в волшебном саду, не то в каком-то лазурном гроте, — вспоминает паломник начала ХХ века. — Прекрасные, нигде и никогда не виданные орнаменты подымались по стенам и ползли по куполу сказочными стволами, листьями, плодами и цветами. Краски, свежие как в первый день, горели и переливались так многообразно и неистощимо, что не верилось, будто это богатство создано людьми. Только природа может дать такую богатую и изящную игру красок: в переливах моря, в вечерней заре, в лунной ночи. Изображения людей поразили нас своей жизненностью, свободой и правдивостью. Глаза блестят, как живые; в лице играет кровь; тело округляется здоровыми мускулами, кожа — здоровых, цветущих людей. Некоторые лица даже слишком правдивы, и в них несомненно чувствуется портрет. Впечатление тела, погружённого в чистую воду зеленоватого итальянского горного ручья (в изображении крещения Иисуса Христа), передано изумительно верно. Это была не каменная мозаика, а струящаяся, преломляющая предметы влага».

Для художника поздней античности было вполне естественно, что в сцене Крещения Господня участвует дух реки Иордан. Он изображён как типичное римское божество: седая борода, длинные волосы, в которых запутались клешни краба… И сегодня мы видим этого персонажа на иконах праздника Богоявления — он только уменьшился в размере.

Соответствие художественного языка античному мышлению хорошо объясняет библеист Андрей Десницкий. «Сцена Крещения Господня: обнажённый Христос стоит в речных струях, Он безбородый, совсем юный. Хочется поправить художника: на проповедь Христос вышел зрелым мужем, и немыслимо было для иудея тех времён не носить бороды или публично обнажаться. Но ведь это изображение условно, оно продолжает традицию античного героического портрета, где в нагом теле ничто не скрыто, но ничто и не подчёркнуто, и это один из важнейших приёмов, равно как и юношеский возраст героя. И христианский художник не стесняется говорить с людьми своего времени на привычном им языке».

Спустя столетие ариане, завладевшие Равенной, по образцу православного баптистерия выстроили свой собственный, арианский баптистерий. Его мозаики силятся повторить сюжет оригинала, однако очевидно, насколько беднее, проще в них формы и краски. Сооружён баптистерий был по приказу остготского короля Теодориха Великого, в чьих руках к 493 году сосредоточились огромные владения, распространившиеся далеко за пределы Апеннинского полуострова. Теодорих был арианином, но вполне терпимо относился к православным. В историю он вошёл с репутацией цивилизованного гота, который восхищался античной культурой, привёл в порядок памятники Рима и чтил сенат. Однако своей столицей король всё-таки предпочёл видеть не Рим, а Равенну. Аскетичный мавзолей Теодориха и по сей день посещают любители меланхолических руин…

После его смерти в 525 году император Юстиниан начал военную кампанию по возвращению захваченных варварами территорий Италии. За несколько лет его верный полководец Велизарий разгромил готов, и в 554 году Равенна в третий раз стала столицей — на этот раз столицей экзарха, правившего Италией от имени византийского императора вплоть до 751 года.

Базилика святого Аполлинария «Новая»

Покровителем Равенны является священномученик Аполлинарий, ученик апостола Петра. Около 49 года первоверховный апостол рукоположил его в епископа Равеннского. Аполлинарий пришёл в Равенну как странник, проповедовал Евангелие и исцелял больных. Епископ-чудотворец вызывал бешеную ярость языческих жрецов. Испробовав все средства погубить святого, они отправили донесение императору Веспасиану с просьбой осудить на смерть «христианского волхва». В 75 году святой Аполлинарий был схвачен и жестоко избит в портовом предместье Равенны — Классе. Через семь дней он скончался. На месте его гробницы была построена базилика святого Аполлинария «В порту» (Сант-Аполлинаре-ин-Классе).

Святому посвящён ещё один из храмов Равенны — базилика святого Аполлинария «Новая» (Сант-Аполлинаре-Нуово). Построена она ещё Теодорихом как дворцовая церковь, его же мастерами выполнены первые мозаики. Затем в VI веке убранство храма было во многом переделано заново византийцами.

Над колоннадой сохранились великолепные процессии святых дев и мучеников, устремлённые ко Христу и Его Матери. Вот как их описывает Павел Муратов: «С гениальным декоративным тактом византийские мастера устранили из этих фигур всё индивидуальное, всякий человеческий интерес, который мог бы развлечь внимание молящегося. Они стремились к общему впечатлению, в котором лики святых девственниц и мужей играют ту же роль, что и нимбы, окружающие их головы, венцы мученические, которые они держат в руках, пальмы райских садов, которые разделяют их друг от друга. Всё это не более чем повторяющиеся со строгой неизменностью мотивы одного и того же узора, переносящего на мраморные стены базилики сияние рая, конечно рая византийского, залитого золотом и усеянного крупными драгоценными камнями».

Самый верхний ряд занимают изображения чудес и притч Христовых. Их авторство явно восходит к мастерам Теодориха. Это одна из первых в истории попыток художественного воплощения евангельских тем, технически прекрасная и в чём-то наивная. Трогательные воспоминания, изданные в 1896 году, оставил русский искусствовед Е. К. Редин. «С утра и почти до вечера я провёл в церкви Аполлинария Нового… Я забрал с собою все фотографии и в том числе раскрашенные, и стал проверять цвета и присматриваться, где есть реставрации. Мои занятия привлекли внимание кустода — доброй старушки итальянки и двух патеров — одного молодого, другого старого. Они с любопытством рассматривали фотографии, особенно тех мозаик, что идут в самом верхнем ряду в среднем нефе на стене поверх колонн — чудеса и страсти Христа; они говорили мне, что сколько лет проводят в базилике, и никогда не видали так вблизи мозаики, как теперь, и не знали настоящим образом их содержания. При каждой новой сцене они произносили на латинском языке тексты из Евангелия. Увлечение их и любезность ко мне дошли до того, что, когда я стал сомневаться, не сделаны ли живописью Ангелы по сторонам Богородицы, они принесли лестницу, и молодой взобрался наверх и присматривался к характеру работы. Затем оба мы лазили на хоры над входом, где орган, и я смотрел, не видна ли фигура в воротах города и что изображает мозаика в люнете их».

Действительно, без детального путеводителя или оптических приспособлений рассмотреть подробности мозаик трудно. Чтобы не пропустить интересных деталей, стоит прийти заранее подготовленным — и увидеть сцены Евангелия глазами безымянного древнего художника.

Мозаики апсиды, к сожалению, погибли в VIII веке во время землетрясения.

Сант-Аполлинаре-Ин-Классе

Чтобы поклониться мощам святого Аполлинария и полюбоваться последней из великих церквей Равенны, нужно совершить загородную прогулку: базилика стоит в пяти километрах от города, в пригороде Классе. Здесь особенно остро ощущается ещё один из равеннских мотивов — навсегда ушедшее море. Юлий Цезарь строил здесь порт; Август сделал его своей главной морской базой для защиты Адриатики и Ближнего Востока. Для этих целей в порту постоянно находилось 250 кораблей. Византия ещё успела воспользоваться преимуществами морского положения Равенны, но довольно быстро, за два-три века, берег заносит песчаными дюнами, море всё удаляется. К IX веку город теряет своё значение ведущего порта и приходит в упадок.

«Печаль о невозвратном море», подсмотренная Блоком во взгляде равеннских девушек, — свидетельство о том, как быстро и кардинально меняется судьба города. Трудно поверить, что когда-то в Равенне вместо улиц были каналы, как сегодня в Венеции. И так же трудно представить, что некогда Венеция была вассалом Равенны. С 1441 года уже Равенна перешла под юрисдикцию могущественной Венецианской республики…

Церковь Сант-Аполлинаре-ин-Классе («В порту») была освящена в 549 году, сразу после перехода кафедры Равенны из рук ариан к православным. Внутреннее пространство храма огромно, и даёт, вероятно, наиболее полное представление об устройстве древнехристианских базилик. Искусствоведы могут сколько угодно ворчать о том, что мозаики этого храма проигрывают другим в Равенне, об упадке искусства мозаики в послеюстиниановскую эпоху, и прочая, и прочая. Но грандиозное впечатление, созданное светом, цветом и пространством базилики, совершенно незабываемо.

Вот какое лирическое воспоминание об этом живописном уголке оставил публицист начала ХХ века А. Трубников. «Вечер на равнине; беззвучно текут медленные, заросшие травами речки. Здесь стоял богатый Классе; волны Адриатики бились о его стены и, белея парусами, подплывали стаи кораблей. Но море ушло, и город исчез. О нём воспоминание — одинокий Sant’Apollinare с колокольней, как маяк. Воспоминания и выкапываемые плугом обломки мрамора и мозаики, тёмные червонцы с гордой надписью: Ravenna felix… Вечер перламутрами убирает небо. Колокола сказали медным языком предсумеречную молитву — Ave Maria! В жёлтом воздухе, над необъятным безмолвием задрожали звоны, улетели вдаль к чернеющей роще, умерли в готических сводах морских сосен. А с болотистой равнины потянулись туманы, чуть окрашенные закатом, и в них, казалось, клубились бледные и кровавые призраки агонии империи».

Невероятная красота и сохранность равеннских церквей — одно из чудес Промысла Божия. Призрачно и хрупко всё на свете — цивилизации исчезают, мирская слава проходит, империи стираются с карты мира. Нет больше ни мощи Рима, ни богатств Византии, — но смиренное свидетельство мозаик Равенны оставлено нам как отблеск непреходящего, как напоминание обо всём лучшем на земле, что будет сохранено для Вечности.

(129)