Говорит День Победы

Оригинал: Православие и современность

Чтобы по-настоящему понять, чем был этот день для нашего народа, чтобы вдохнуть его воздух, почувствовать то, что объединяло тогда людей, ощутить тепло их горевших сердец и одновременно заглянуть в бездну их скорби, нужно слушать живые голоса того дня. Голоса свидетелей — хотя слово «свидетель» здесь не вполне подходит. Все наши собеседники, сколько бы лет ни было им в победном мае, были не просто свидетелями, а участниками общей жизни — трудной, страшной, напряженной, не разделенной на детскую и взрослую. Каждый из них шел к Победе — своей и в то же время общей — крутой дорогой.

Память — это не просто хранение информации: фактов, цифр, дат, имен. Та память, которая делает народ именно народом, а не просто населением, есть память сердца, память-сопереживание. Именно поэтому они так важны, так нужны нам сейчас, эти голоса. Мы должны не только услышать их, но и передать услышанное дальше — в будущее.

Им нужна наша память, молитва и любовь

Протоиерей Лазарь Новокрещеных, клирик Казанского храма г. Саратова:

— Я родился в Харбине в 1935 году. В Советский Союз моя семья переехала в 1955 году — по завещанию отца. Мой отец, Василий Николаевич Новокрещеных, сражался за Отечество в Первую мировую, но не принимал участия в войне 1941–1945 годов, так как эмигрантов считали в России белобандитами и в Красную армию не принимали. Когда началась Великая Отечественная, я даже не знал, что Россия воюет, был совсем маленьким. К 1945 году я, конечно, уже «прозрел», но взрослое осознание масштаба трагедии, которую пережила наша страна, пришло позже, когда в 1989 году мне довелось побывать в Германии на христианском фестивале «Керхентаг», на котором немцы просили прощения за своих предков-фашистов у представителей пострадавших от их агрессии стран.

Я с любовью и глубоким уважением отношусь к людям, прошедшим войну с фашистской Германией, и к тем, для кого объявление мира не стало окончанием страданий — тем, кто потом пережил еще и ГУЛАГ. Один мой знакомый — летчик Николай Богданов, герой Советского Союза — однажды во время войны приехал в Москву на побывку. Шел по улице и, чтобы завернуть махорку, поднял с земли листовку, как оказалось, сброшенную с немецкого самолета. За это у него отобрали все награды и отправили в лагеря на 15 лет. А он даже прочитать эту листовку не успел! Позже его, конечно, реабилитировали, но какая рана человеку была нанесена!

Я преклоняюсь перед людьми, которые пережили немецкий плен, а после освобождения попали в советские лагеря. Несмотря на перенесенные страдания, эти люди не ожесточились. Они как истинные христиане принимали все тяготы со смирением.

Для людей, прошедших войну, важна наша память, молитва и любовь к ним. В этом и заключается благодарность потомков. За каждой Литургией и домашней молитвой я поминаю вождей и воинов, живот свой положивших за веру и Отечество, а также всех безвинно пострадавших за веру Христову в ссылках и на каторгах.

Нет, мы войне не дети

Татьяна Иосифовна Бирюкова, агроном, жительница поселка Пушкино Советского района:

— В войну мы оказались в эвакуации в Восточном Казахстане, в предгорьях Алтая, там есть село Шемонаиха. С третьего или четвертого мая люди жили в страшном напряжении. Радио на всей улице было только одно — у нас в доме. Оно работало с семи утра до двенадцати ночи, выключить его было нельзя — его выключали на радиоузле. И нас без конца спрашивали: ну что, не объявляли? Ничего такого Левитан не говорил? За стенкой жила семья, в которой были мальчишки, и у нас с ними была договоренность: если вдруг объявят ночью (то есть поздно вечером, когда нас уже загнали спать), я тут же постучу им в стенку. Почему-то всем казалось, что это будет именно ночью.

Но объявили утром. Я услышала голос Левитана сквозь сон, слов не разобрала, но все и так было понятно. Тут же вскочила и вылетела во двор. По двору ходила соседка с пустым ведром и повторяла: «Что же, значит, Ваня мой теперь живой будет? Живой?». Она все повторяла и повторяла этот вопрос, и лицо у нее становилось каким-то ненормальным. Я помню этого Ваню, ее мужа, он потом приехал домой.

Мы с пацанами понеслись на площадь. Что там творилось! Словами не передать. Какой-то дед плясал — в рваной рубашке и белье. Кто-то пытался выступать с трибуны, но никто этих выступавших не слушал. Качали какого-то военного. Милиционеры стреляли в воздух. А еще мне запомнилось, как танцевали чеченцы. В Шемонаихе много было чеченцев, выселенных с Кавказа; всех мужчин у них забрали в трудармию, поэтому лезгинку на площади танцевали мальчишки и старики.

Мне было тогда девять лет. И за всю свою долгую жизнь я больше никогда не испытывала подобного чувства. Это было чувство единства со всеми людьми. Мы были все вместе, все — одна семья. Не было никаких различий. Мы все вместе победили.

Потом мы все-таки пошли с площади домой. На углу была аптека, и на ее крылечке страшно плакала женщина. Провизор из аптеки вынесла ей что-то успокаивающее, но это, видимо, не помогало… Другая женщина, стоявшая рядом, сказала: «У нее всех мужиков поубивало, вот она и кричит».

К вечеру все село было во хмелю — даже мой отец, который вообще никогда не пил. Коровы и козы бродили недоенными, страдали: взрослым было не до них. Но нам, детям — мне и соседским мальчишкам — стало жалко наших буренок, и мы их вместе, как сумели, подоили…

Я не люблю, когда наше поколение называют «детьми войны». Война нас не родила и не воспитала. Мы, если разобраться, были такими же солдатами на этой войне, только с другого фронта. Я только сейчас поняла, на каком краю мы стояли, когда нас вывозили из Ленинграда в эвакуацию…

…и вдруг показалось, что войны не было

Мария Егоровна Блохина, жительница Покровска (Энгельса), пенсионерка:

— Когда началась война, мне было четырнадцать лет, мы жили в Сибири, в городе Сталинске, теперь это Новокузнецк. В июле отца призвали в армию, и мы остались впятером — неработающая мать и четверо детей, я старшая. Я закончила семь классов и пошла работать на швейную фабрику настельщицей ткани. Мы шили обмундирование для наших солдат — круглосуточно, в две смены, каждая по двенадцать часов, с восьми до восьми. Ночные смены были для меня особенно тяжелы, потому что днем мы дежурили в госпитале. Мы стирали и гладили выстиранные бинты, помогали кормить раненых. Я кормила дядю Федю — у него не было руки и ноги. И как же он меня ждал! Он мог улыбаться только глазами, лицо страдальческое, а в глазах улыбка: дочка пришла! У него была дочь такая же, как я… Но однажды я вошла в палату и увидела, что на его койке лежит другой раненый. Медсестра сказала мне, что дядя Федя умер. Это оказалось для меня настоящим шоком, да и вообще вся наша работа в госпитале оставила тяжелейшее впечатление на всю жизнь. Мы ведь были совсем юные тогда, неокрепшие…

Потом я пошла работать на автобазу Кузнецкого металлургического комбината табельщицей. Это было особо важное оборонное предприятие, все, кто там работал, получали бронь. Дисциплина была очень строгая: за опоздание на двадцать одну минуту — штраф четверть зарплаты и двести граммов хлеба из пайка на три месяца. За прогул — уголовная ответственность.

День Победы… Его не нужно специально вспоминать, он просто никогда не забывается. Радио тогда было далеко не у всех, у нас в доме его не было, но мы услышали крики: «Победа! Победа!». Я побежала на площадь. Что там творилось! Туда бежали все: и стар, и млад. Играл духовой оркестр, мы плясали, прыгали… И вдруг показалось, что ничего не было. Не было войны, голода, похоронок, бессонных ночей в цеху, страшных дежурств в госпитале. Мы вернулись в свое оборванное войной детство… Но это было только минутное ощущение, потому что война — была. И послевоенные годы оказались тоже совсем нелегкими…

Даже природа ликовала

Елена Михайловна Зорина, руководитель секции участников Сталинградской битвы Совета ветеранов Фрунзенского района, жительница Саратова:

— Я ушла на фронт добровольцем, приписав к своему реальному возрасту несколько лет. Из родных Озинок меня отправили сначала на военную подготовку в Базарный Карабулак, затем — под Сталинград. Была начальником поста радиобатальона связи. Сталинград — это был ад: лил огненный дождь, кипела вода в Волге. Потом была Украина. В 1944-м в Карпатах на наш пост напали бандеровцы. Грязные, оборванные, голодные. Девчонки испугались, а я командую: чай кипятить, еду — на стол! Парни набросились на провиант, обо всем забыв, а нам этого времени хватило, чтобы вызвать подкрепление.

В мае 1945 года я была в Вене. Когда объявили о Победе, все вокруг ликовало. Даже природа! Это был необыкновенно прекрасный день: яблони в цвету, голубой Дунай, белоснежные лебеди на волнах. Этих птиц я тогда впервые увидела — в Озинках-то они не водятся… Счастье на лицах людей, все пели, плясали, радовались, что больше не услышим грохота орудий. В столовой был устроен праздничный обед. А через несколько дней пришла радиограмма на мое имя. Приказано быть наготове: наши с союзниками не могут поделить Берлин. Но в конце концов все обошлось, в Берлин ехать не пришлось.

После войны я работала в сфере торговли. В 90-х годах принадлежавший мне магазин пытались отнять бандиты, но не на ту напали. Сейчас, хотя и много работы, охотно откликаюсь на приглашения встретиться со школьниками и студентами. Молодежь должна знать, какой ценой далась Победа и почему мы победили. У нас была цель: освободить страну от врага. Мы сражались за каждый сантиметр нашей земли. Нам было по 18 лет. Казалось бы, какие из нас вояки? Но на передовой не думаешь о страхе, о том, что можешь умереть. Ты выполняешь свой долг, потому что дал клятву сражаться за свою страну.

Тогда я впервые побрился

Георгий Васильевич Фролов, председатель областного комитета ветеранов войны и военной службы, председатель — главный редактор Саратовской региональной общественной организации «Фонд книги памяти»:

— Когда началась война, мне было 15 лет. В 1942 году я стал «сыном полка» — 32‑го гвардейского стрелкового. Боевое крещение принял в битве на Курской дуге. Был трижды ранен. О Победе узнал на Эльбе, по радиоприемнику. Все вокруг бросились обниматься, шапки полетели в небо, стрелять начали, а у меня перед глазами — словно туман. Я, честно говоря, больше всего хотел спать. Не смыкал глаз несколько суток, с ног валился от усталости, какие уж тут эмоции… Но все равно со своим взводом отметили Победу — насухую. Выпить нечего было. А потом у нас была помывка, первая за долгое время. Я тогда впервые побрился. Почему-то именно это сейчас вспоминается…

Счастье невозможно выразить словами

Луиза Андреевна Ковалева, пенсионерка, в прошлом экскурсовод, жительница Саратова:

— Когда началась война, мне было 10 лет, я жила с родителями в Брянске. Папу поначалу оставляли в партизанах, но позже этот приказ отменили из-за того, что отец ранее был репрессирован как «враг народа», по 58‑й статье. Он всю жизнь проработал в газете, был редактором. Не знаю, что послужило причиной, но однажды весь коллектив редакции был арестован, даже уборщица. К счастью, отец не попал в лагерь и в первую волну реабилитации (еще до войны) был освобожден. Но все равно его прошлое было препятствием и для участия в партизанском движении, и для службы в Красной армии. Нашу семью отправили в эвакуацию в Вольск. Отбыли мы вечером, а ночью наш поезд разбомбили. Весь состав был разнесен в щепки, уцелели только два вагона, в том числе наш. Мы 200 километров шли пешком до Белева, а оттуда три месяца ехали в товарном вагоне до Вольска. Прибыли оборванцами — голодные, вшивые. Жизнь пришлось начинать сначала. В Вольске родители преподавали в школе, я училась. Тяжело было очень. И Победу мы все очень ждали. Думали: разобьем фашистов, начнется другая — мирная — жизнь. 9 мая, когда по радио объявили, что война кончилась, все жители города хлынули на главную площадь: такое было у всех счастье — невозможно выразить словами. И забыть нельзя.

День Победы — настрой на всю нашу жизнь

Август Иосифович Матюкевич, пенсионер, в прошлом агроном, директор совхоза, житель поселка Пробуждение (Покровск):

— Во время войны я был курсантом артиллерийского училища в Киеве. Весной сорок пятого мы со дня на день ждали отправки на фронт. Но вместе с тем уже приближалась Победа. С конца апреля люди находились в приподнятом настроении, в ожидании этого дня. Это был действительно всеобщий подъем: наша армия брала город за городом, и мы, курсанты, каждый вечер выезжали на полигон под Киевом и давали салюты. Очень хорошо помню первомайский парад — мы участвовали в нем верхом на лошадях, и наши кони не выдержали музыки и понеслись, сломав строй, мимо трибуны, на которой стоял Хрущев, тогда Председатель Совета Министров Украины. Но никаких «репрессий» за этим не последовало, потому что у всех было радостное состояние.

Утром 9 мая нам дали приказ выехать с артиллерийскими упряжками на площадь, и вот здесь мы услышали радостные крики «Победа!..». Отовсюду бежали люди, кричали, плясали… Нам было по двадцать лет, и мы, при всей нашей радости, немного сожалели, что не попали на войну.

Но самым запоминающимся — до сих пор все так, как будто вчера было — оказался следующий день, 10 мая, когда мы выехали со знаменем училища на военный парад. Не доезжая Крещатика, остановились — проехать невозможно, столько народу… И хотя мы не воевали, не успели — все вдруг кинулись нас поздравлять, засыпали нас цветами. Это что-то неописуемое было…

Я работать пошел в шестнадцать лет, когда мы с мамой и младшей сестренкой оказались в эвакуации в Сибири. И сейчас я понимаю, что война заставила всех нас напряженно работать, собирать все свои силы — ради общей цели, ради Победы. И потом мы работали именно так — всю нашу жизнь, до старости! Война дала нам такой настрой, мы иначе уже не могли. Не так давно, этой весной уже, я шел по нашему поселку, и вдруг ко мне подошли два человека незнакомых, просто прохожие, средних лет. И сказали: «Пока вы, ваше поколение, живы — мы чувствуем себя в безопасности». Какую безопасность они имели в виду? Наверное, моральную, нравственную. Эта встреча говорит о том, что в народе живо уважение к поколению, пережившему войну, трудившемуся, сражавшемуся на фронтах, что народ наш по-прежнему един.

Мы верили в Победу

Степан Федорович Прокопенко, подполковник вой­ск ПВО в отставке, житель Саратова:

— Предчувствие Победы у меня появилось еще в 1941 году, когда я служил старшиной в стрелковых войсках на Северо-Западном фронте. Шли ожесточенные бои за Старую Руссу. Город подвергался массированным ударам фашистской авиации. Она буквально сравняла его с землей. Были большие потери с нашей стороны. Но мы выстояли и дальше немцев уже не пустили. И эта локальная победа вдохновила всех нас! Ни у кого из наших бойцов уже тогда не было сомнений, что фашистов мы одолеем.

Потом я был ранен, контужен. После госпиталя участвовал в боях за Воронеж, затем проходил учебу в Саратовском танковом училище. Закончил его с отличием и был оставлен преподавать. Весть о Победе услышал в Саратове. Это действительно была радость со слезами на глазах. Незнакомые люди на улицах поздравляли друг друга, обнимались, делились впечатлениями. Я радовался, что тоже внес свой вклад в Победу. За несколько месяцев подготовил 26 танкистов, которые успели повоевать.

Радость с привкусом горечи

Мария Анисимовна Красичкова, жительница Саратова:

— Помню, что 9 мая 1945 года было очень холодно. Я тогда жила в деревне Малый Мелик Балашовского района. Шла посевная, работала вместе с другими женщинами из нашего села в поле на сеялке. Вдруг бегут из деревни ребятишки, кричат что-то, а что — не разобрать, ветер слова относит. Но сердце радостно забилось — ждали ведь мы этих слов: «Война кончилась!». Все бабы — сразу в рев. И у меня слезы ручьем, ничего толком не вижу, но продолжаю желобки прочищать. Никто из нас не посмел работу оставить. До конца дня с поля не ушли.

Из нашей деревни много мужиков на войну забрали. В три приема увозили. Сначала молодых — три подводы, потом те, кто постарше, ушли. В конце войны уже чуть ли не стариков забрали. А вернулись — полтора мужика. Один целый, другой — инвалид без ног.

Мой муж Василий погиб под Тулой. Были там тяжелые бои — мужичок из соседнего села, который с Васей моим воевал, мне потом рассказывал, как все было. Ноги мужу пулеметной очередью перебило. Много людей тогда полегло: бойцы как снопы на поле лежали. Где наши, где немцы — не разберешь. Раненых потом собрали, увезли в ближайшую деревню, в сарае выгрузили, а помощь оказать некому было. Там он и умер, либо от ран, либо замерз — холодно было очень. Поэтому радость от Победы была для меня и для всех наших деревенских вдов с привкусом горечи утраты.

Когда война кончилась, я сошлась с фронтовиком. Герой — до Берлина дошел! У него жена в родах умерла, двое детей осталось. Своих-то мы с Васей до войны не успели… Вот его детишек и поднимала.

Газета «Православная вера» № 9 (533)

Подготовили М. Бирюкова, О. Лючева, О. Протасова, М. Ковалева, О. Степкина

(133)