Беспощадная к любой мечтательности

В 2015 году исполнилось 110 лет со дня блаженного преставления игумении Арсении (Себряковой), настоятельницы Спасо-Преображенского Усть-Медведицкого женского монастыря.

Игумения Арсения (Себрякова)

Она всегда оставалась странницей в самом высоком и благородном смысле этого слова.

Замечательная особенность этой подвижницы – странничество не только и не столько по отношению к земному и вещественному, но странничество как путь отречения от малейших проявлений самости, даже самых благовидных и прекрасных.

Она была беспощадна к любой видимости, любой мечтательности, в которую с такой легкостью склонны впадать неопытные подвижники; критически воспринимала даже состояния утешительные.

Вот и почила эта великая жена (как именовал ее Воронежский архиепископ-прозорливец Антоний (Смирницкий)), – промыслительно находясь вдали от родной обители. Как странница, в гостиничной келье Саровской пустыни, лишенная человеческого внимания и попечения.

До последнего дня жизни усердствуя к богослужению, она и к Святым Тайнам приступила в тот свой последний день – в храме Божием, на ногах, хоть и чувствовала крайнюю, предельную слабость.

Не было рядом с ней множества ее монастырских сестер, духовных чад и сподвижниц – только две келейницы, скромные и благоговейные свидетели последнего вздоха своей великой наставницы.

Есть что-то показательное и правдивое в этом уходе – правдивое по отношению именно к самой игумении.

У святынь Саровских ничто не отвлекало мать Арсению от той напряженной и насыщенной внутренней работы, которую она всегда вела. Это была работа по освобождению души от обжигающих оков страстности, от привязанностей к скоротечному – от всего, что лишает человека главного – пребывания с Богом и в Боге. По всей видимости, кончина странницы вполне соответствовала духовному настрою матушки, а, возможно, и была ею испрошена.

Думается, среди сегодняшних православных мало тех, кто не ознакомился бы в свое время с жизнеописанием матери Арсении. И уж совсем мало иноков, которые бы не прочли ее писем – этих свидетельств благодатной просвещенности ее трезвого и глубокого ума.

Она была действительно личностью редкой, личностью исключительной и духовно одаренной.

Дворянка, прекрасно образованная и начитанная, обладавшая тонким художественным вкусом, она могла легко обустроить свою жизнь в миру

Дворянка, получившая отличное домашнее образование, начитанная, обладавшая тонким художественным вкусом и владевшая мастерством иконописания, она могла быть счастливой в браке или обустроить свою жизнь в миру в соответствии со своими идеалами и нравственными убеждениями.

Она имела возможность вполне обойтись без суровых и подчас грубых лишений монастырской жизни – просто позволив своему отцу, человеку религиозному и богатому, окружить себя нежной родительской заботой.

Однако Анна Себрякова выбирает путь иноческий.

И это – в XIX веке, когда после близкого знакомства с Западом в жизни русской интеллигенции и дворянства отчетливо проявляются католическое и протестантское влияние, влияние масонов-мистиков. Когда интерес к православной духовности оказывается ощутимо пониженным: модными становятся идеи о некоем расплывчатом «внутреннем христианстве» и христианстве «универсальном». Надо ли напоминать, что происходило с русским монашеством в то время? Как запущена и разорена была жизнь российских монастырей после петровских реформ и екатерининской секуляризации? Праведники никогда не переводились на Руси, но общая картина монастырского жительства была печальной.

Судя по всему, и Усть-Медведицкий монастырь не выделялся на общем фоне. Поступали туда по большей части вдовые да престарелые казачки и вели привычную, обыденную для них трудовую жизнь.

Но что способно остановить сердце, горящее любовью к своему Спасителю и ищущее подвига?

Жизнеописание матери Арсении, составленное с трепетным благоговением к ее памяти, достаточно полно повествует об иноческом пути матушки, о ее первых испытаниях, о надеждах и разочарованиях, о встрече с духовно близкой наставницей, о вступлении на игуменское поприще.

Однако, безусловно, только дошедшие до нас записки и эпистолярное наследие подвижницы раскрывают мать Арсению как незаурядного христианского мыслителя, аскета и духовного наставника.

Наиболее обширной была ее переписка с родным братом святителя Игнатия (Брянчанинова) – Петром Александровичем, который после смерти святителя обрел в матери Арсении близкого по духу человека. В дальнейшем Петр Александрович обращался уже к матушке как к своей духовной наставнице.

Труды святителя Игнатия (Брянчанинова) были особенно близки духовным понятиям игумении Арсении

Это и неудивительно. Игумения Арсения хоть и не была лично знакома со святителем Игнатием, но, изучив изданные его труды и проповеди, сразу же признала близость своих духовных понятий к учению святителя и отправилась на Бабайки – поклониться его могиле и познакомиться с учениками. Родство «в духе» было засвидетельствовано обоюдно.

Эта близость духовных воззрений становится очевидной и для всякого, кто с деятельным вниманием подходит к сочинениям святителя, вчитывается в письма матери Арсении.

Изучение слова Божиего, усвоение душою евангельских идеалов, деятельность ума и сердца, направленная на постижение этих идеалов, – вот чем была наполнена внутренняя жизнь усть-медведицкой игумении.

Будучи внимательной и собранной подвижницей, она вникала в смысл богослужебных текстов, любила чтение святых отцов.

Такая самоорганизация и неподдельное смирение позволили ей стяжать благодатные дары, способность глубоко понимать тонкие движения человеческой души.

«Жесток путь спасения, – говорила матушка в своей переписке, – жестоко бывает иногда и слово, высказанное о нем, – это меч обоюдоострый, и режет он наши страсти, нашу чувственность, а вместе с нею делает боль и в самом сердце… И будет ли время, чтоб для этого меча не осталось больше дела в нашем сердце?»^[1]

И, вместе с тем, мать Арсения признавала тревожным сигналом именно отсутствие этой сердечной боли и борьбы, видя в этом признаки нерадения, бездействия, хуже – мечтательности.

Путь к Господу, к Истине, как считала матушка, нужно прокладывать не через мечтательность и надуманные «духовные» состояния, а через собственную немощь, «через полноту греховности нашей».

Только в согласии с естественными свойствами души совершается правильная работа над собою: «когда человек действует теми именно свойствами, какие есть в нем, очищая их отречением от греховности, а не уничижением своих человеческих свойств». Именно по мере нашего отречения и сообщается душе невидимая сила и познание Божиего Промысла.

Нельзя относиться к душевным состояниям как к чему-то самоценному, искусственно их возогревать

Но навыкать трезвому самовоззрениюнепросто – этой работой, как правило, тяготится человек, ведь мы привыкли искать покой «в рассеянности помыслов, в смятении чувств». Потому-то предостерегает нас мать Арсения относиться к тем или иным своим состояниям как к чему-то самоценному и значительному, искусственно их возогревать, утратив однажды, и отдавать им всё внимание сердца: «Я не верю в то состояние, которое нужно беречь! Если есть что хорошее, его нельзя не видеть, нельзя не признавать его хорошим, но можно и должно приписать его Господу, и откроется новая причина для души смиряться».

Смиренная и самоотверженная подвижница прозорливо предузнала о своей кончине вдали от стен родного монастыря. Но душа ее, не привыкшая испрашивать у Господа ничего, кроме помилования, и на этот раз со спокойной решимостью предалась Его воле. Воле спасительной и всеблагой.

Слово же матери Арсении по воле Его святой сохранилось для пользы нашей.