Не отступившие от Любви

Источник: Православие и современность 

2–3 февраля в Москве состоялся Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Среди его постановлений — решение о канонизации архиепископа Серафима (Соболева) и об общецерковном прославлении целого ряда местночтимых подвижников. Расскажем о некоторых из них.

Не удивительно, что именно это решение Собора вызвало радостный отклик у огромного множества людей. Почитание памяти святых является очень важной составляющей нашей веры. Святые для нас — не просто образец того, каким должен быть христианин, каким должно быть наше отношение к Богу. Святые — очень близкие для нас люди. «Церковь — это место, где упраздняется самая страшная и самая главная преграда — смерть. И так же, как мы обращались бы к святым, если бы они стояли рядом с нами, мы обращаемся к ним и сейчас, спустя десятилетия, столетия, даже тысячелетия после их кончины» [1], — так объясняет Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин такое явление, как почитание святых. Владыка приводит поговорку: «К пустому колодцу никто не ходит». Святые нас слышат, ходатайствуют о нас пред Богом, и несть числа совершенно удивительным свидетельствам их благодатной помощи.

Святитель Серафим (Соболев), Софийский чудотворец

«Святителю отче Серафиме, моли Бога о нас! Канонизация архиепископа Серафима Соболева состоялась!!!» — именно так, с тремя восклицательными знаками, 3 февраля вышло сообщение об этом событии на официальном портале Болгарской Православной Церкви. О нем сообщили первый канал Национального телевидения Болгарии и целый ряд центральных ежедневных газет. Газета «Стандарт» — уважаемое, но сугубо светское издание — поместила жизнеописание святого, в котором отмечалось: «О чудесах владыки говорят уже очень давно. Многие даже не знают его имени, но веруют, что он им обязательно поможет… Архиепископ Серафим значительно более популярен среди болгар, чем среди русских» [2].

«Православная вера» уже рассказывала об этом удивительном русском подвижнике, которого болгары почитают как национального святого («Храните чистоту души», ПВ № 04 (528), 2015 г.). Он родился 1 декабря 1881 года в небогатой семье рязанских мещан. Еще будучи ребенком, Николай Соболев решил «ни в чем не огорчать Христа» — и действительно жил так. Он принял монашеский постриг в годы учебы в Санкт-Петербургской духовной академии. По ее окончании преподавал в духовных училищах Житомира, Калуги, был инспектором Костромской, а затем ректором Воронежской семинарии. В годы Гражданской войны, не по своей воле, с великой скорбью покинул Родину и оказался в Болгарии, где нес поистине подвижническое служение. Будучи сам в нужде и лишениях, заботился о бедных и больных русских людях, оказавшихся в изгнании: одних устраивал в больницы, для других добивался выплаты пособий, некоторых просто содержал сам. Но не меньшую заботу проявлял он и о болгарской пастве. Людей притягивали не только деятельная любовь русского архипастыря, но и его исключительные духовные дарования. Они были вовсе не случайными: с момента пострига и до самой смерти он нес подвиг строгого поста (в продолжение многих лет вкушал пищу только один раз в день), непрестанно молился, служил часто и с огромным благоговением.

Главным стремлением владыки было научить пасомых жить по-христиански. В проповедях и личных беседах он призывал к покаянию, благодатной перемене жизни. Сохранившиеся поучения владыки — очень точные, искренние, они надолго остаются в памяти и сердце: «В брате своем нужно видеть Ангела, а на грех его смотреть как на болезнь», «Если и ошибся кто, нужно выискивать уважительные причины этой ошибки, но не осуждать ближнего. Такова должна быть наша тактика!», «Как только почувствуешь злобу, сейчас же читай прощальную беседу Спасителя с учениками. Знай, что от злобы бывает уныние и блуд».

И при жизни владыки, и по его кончине, до сего дня в русский Никольский храм в Софии ежедневно приходит огромное количество людей. Есть документально подтвержденные свидетельства об исцелении по молитве к святителю от тяжелейших болезней и бесплодия, об избавлении невинных людей от тюремного заключения и казни. Поэтому для всех православных болгар прославление владыки Серафима стало небывалым торжеством. Впервые день памяти святителя Серафима, Софийского чудотворца, именно как день памяти святого будет отмечаться 26 февраля.

Память их в род и род

По решению Собора было совершено общецерковное прославление ряда местночтимых подвижников. По сути, это констатация факта, что эти святые уже почитаются повсеместно. Среди них — преподобные воины Александр Пересвет и Андрей Ослябя (†1380), святой благоверный князь Ярослав Мудрый (†1054), святитель Филарет (Амфитеатров, (†1857), митрополит Киевский. Многие из новопрославленных святых — практически наши современники: преподобный Амфилохий Почаевский (†1971), преподобноисповедник Кукша Одесский (†1964), преподобный Лаврентий Черниговский (†1950), преподобный Симеон (Желнин), иеросхимонах Псково-Печерский (†1960).

Решением Собора были прославлены святые Русской Православной Церкви Заграницей, канонизированные в период разделения: страстотерпец праведный Евгений врач (Боткин), святитель Иона, епископ Ханькоуский, священномученик Митрофан пресвитер и иже с ним пострадавшие, принявшие мученические венцы в 1900 году в Пекине. В Определении Собора отмечается: «Деятельность рабочей группы по согласованию месяцесловов Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви продолжается. Изучаются материалы, касающиеся других царских слуг, сопровождавших царскую семью в Екатеринбург, — графини А. В. Гендриковой, И. М. Харитонова, А. С. Демидовой, а также убиенных в Алапаевске вместе с преподобномученицами великой княгиней Елисаветой и инокиней Варварой князей Иоанна, Константина и Игоря Константиновичей. Рассматриваются также обстоятельства жизни и кончины других лиц, почитаемых в Русской Зарубежной Церкви».

Святитель Иона, епископ Ханькоуский

Святитель Иона окончил свою жизнь в Китае, но он по-прежнему связан самыми тесными узами с Поволжьем и Русской землей. Он родился в 1888 году в Козельском уезде Калужской губернии, рано осиротел, рос приемышем в семье сельского дьякона. В годы учебы в Казанской духовной академии окормлялся у преподобного старца схиархимандрита Гавриила (Зырянова). Часто посещал Введенскую Оптину Пустынь, прошел школу иночества у преподобных Анатолия и Иосифа Оптинских. В годы Первой мировой войны стал военным священником-добровольцем. После октябрьского переворота пережил несколько арестов, был зверски избит и искалечен в застенках. В Китае, куда он прибыл вместе с отходящими белыми частями, отцу Ионе предстояло стать пастырем добрым для великого множества беженцев. В 1922 году в Пекине была совершена его архиерейская хиротония с назначением его настоятелем Иннокентьевского миссионерского собора в Маньчжурии.

Город был переполнен тысячами русских беженцев, не имевших ни средств к существованию, ни возможности получить работу, общество было взбудоражено. Святитель поставил своей задачей, прежде всего, возродить в людях веру. В соборе устанавливается регулярное и благоговейное богослужение. Преосвященный Иона издает духовно-нравственные листки, проповедует, преподает Закон Божий. Он создает десятиклассную школу с ремесленным уклоном, открывает для бедных бесплатные амбулаторию и столовую, уговаривает предпринимателей предоставить им рабочие места. Особой заботой владыки становится приют для малолетних сирот. Каждого встреченного бесприютного ребенка он принимает как любящий отец, не ложится спать, пока не проверит, как устроены дети, собственными руками чинит детскую одежду… Средства для приюта приходилось просить у местных коммерсантов. Однажды епископ Иона пришел к богатому пушнику. Тот удивился визиту православного священнослужителя: «Я ведь другой веры, я иудей»… Владыка ответил: «Когда я вижу на улице сироту, грязного, голодного, в лохмотьях, я не спрашиваю его, кто он — еврей, русский, китаец — передо мной несчастный голодный ребенок, которого нужно накормить, одеть и обласкать — он человек».

Святитель скончался в возрасте 36 лет от осложнений тяжелой ангины (возможно, попросту надорвался, не жалея себя и не оставив своих огромных трудов даже во время болезни). Он уходил в полном сознании, трогательно попрощавшись с окружающими, оставив пастве духовное завещание, в котором напоминал:«Начал я у вас со словами апостола Любви: «Дети, любите друг друга…». И кончаю этими словами: «Любите друг друга». Вот заповедь вашего архипастыря». В ночь кончины он явился десятилетнему мальчику, который совершенно не мог ходить от тяжелой воспалительной болезни суставов: «Возьми мои ноги, они мне больше не нужны, а свои — отдай мне»…

Страстотерпец праведный Евгений врач

«Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, — по крайней мере отсюда, — хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать… В сущности, я умер — умер для своих детей, для друзей, для дела… Меня поддерживает убеждение, что “претерпевший до конца, тот и спасется”, и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889 года…».

Это письмо доктор Евгений Боткин начал писать 9 июля 1918 года, за неделю до смерти. Биографы спорят, кому оно адресовано: то ли другу-однокашнику по Военно-медицинской академии (не случайно в письме несколько раз упомянут этический кодекс «выпуска 1889 года»), то ли брату Александру, тоже врачу. Но это не существенно — гораздо важнее понять, с чем уходил из земной жизни человек, ныне прославленный нашей Церковью.

Жизнь его начиналась безоблачно. Дед, выходец из крестьян, в начале XIX века разбогател на торговле чаем. В России не редкостью были купеческие династии, уже во втором-третьем поколении дававшие стране выдающихся деятелей науки, культуры, меценатов. В роду Боткиных — изобретатель, дипломат, литератор; на протяжении XIX века они породнились с А. Фетом и П. Третьяковым; отец Евгения Сергеевича, Сергей Петрович — светило отечественной медицины, врач с мировым именем. Боткин-младший получил блестящее домашнее образование, проявлял способности к музыке (уроки ему давал композитор М. Балакирев), в доме бывали И. Тургенев, И. Крамской, А. Рубинштейн…

Окончив академию с отличием, сын знаменитого врача мог устроиться куда угодно, но выбрал Мариинскую больницу для бедных. С конца 1890‑х го­дов, не оставляя ее, принял должность главного врача Общины сестер милосердия святого Георгия, ставшей его любимым детищем; преподавал в Военно-медицинской академии. Сохранился любопытный документ, характеризующий врачебные принципы Боткина: его лекция под немыслимым ни в советское, ни в нынешнее время названием «Надо ли “баловать” больных?». Доктор Боткин считал, что надо: «А если он <больной> одинок… Если он находится в такой обстановке, в которой его болезнь не только не может пройти, но должна почти неминуемо осложниться?.. Кого же и баловать… как не больных, — так по-детски беспомощных и часто так по-детски милых?». Удивительный пример подобного «баловства» запечатлен в воспоминаниях сестры милосердия Георгиевской общины Лидии Борисовой (речь идет о 1915 или 1916 годе): «В палате среди других раненых лежал солдат из крестьян… После тяжелого ранения он не поправлялся, только худел и пребывал в угнетенном состоянии духа. Ничего не ел — совсем потерял аппетит. К его постели подошел врач: “Голубчик, а чего бы ты хотел поесть?”. — “Я, ваше благородие, хотел бы жареных свиных ушек”. Послали на рынок, купили свиных ушек, пожарили и подали». В воспоминаниях не названо имя врача — это мог быть Боткин, мог быть и другой врач, воспитанный той Россией, которую мы потеряли. В любом случае, пример главного врача, его принципы отношения к больным не могли не влиять на персонал больницы.

С началом Русско-японской войны Боткин добровольцем уходит на фронт. Военные впечатления отразились в его книге «Свет и тени Русско-японской вой­ны». Возможно, именно она стала причиной выбора царицы: когда ее спросили, кого именно из Боткиных она желает видеть в должности врача августейшей семьи (на тот момент было три брата-врача), государыня ответила: «Того, который был на войне».

С 1908 года жизнь лейб-медика Евгения Боткина неразрывно связана с жизнью царской семьи, которую он полюбил всем сердцем. «Это такая доброта, такая бесконечная доброта — наш царь, что я и сказать не могу», — писал он в 1910 году брату. К этой теме он постоянно возвращается и в других письмах; говоря о «безграничной доброте их величеств», Боткин пишет: «Своей добротой они сделали меня рабом своим до конца дней моих». Примечательно, что при этом он избегает какой-либо конкретики. Дело в том, что весьма скромные в личном быту, годами донашивавшие старые вещи, царь и царица на всевозможные добрые дела тратили огромные средства. Но делалось это втайне, и облагодетельствованные ими зачастую, как пишет дочь Боткина Татьяна Мельник-Боткина, «не подозревали, откуда идет им помощь». Далее она свидетельствует: «Еще менее знали об этом в обществе, так как это шло иногда через моего отца, иногда через других лиц, умевших хранить секреты». Царских детей Евгений Сергеевич любил не меньше, чем собственных, а последние были для него всем, как и он для них. Когда жена Боткина увлеклась репетитором своих старших сыновей и ушла к нему, дети, которым был предоставлен выбор, не раздумывая, остались с отцом. Царская семья платила Боткину взаимностью: его брат Александр в 1916 году после высочайшей аудиенции записал слова государя о Евгении Сергеевиче: «Он для меня больше, чем просто друг».

Грянула Великая война. Старших сыновей, Дмитрия и Юрия, Боткин проводил на фронт. Личному врачу императорской семьи и в голову прийти не могло попытаться, говоря современным языком, «отмазать» детей от действующей армии и пристроить на теплую тыловую должность. Впрочем, по тем временам этого просто не поняли бы ни царь, ни сами сыновья, рвавшиеся в бой. Вскоре Дмитрий погиб смертью храбрых.

С марта 1917 года начался путь на голгофу царской семьи, который без колебаний разделил с нею доктор Боткин. Он отправился со своими августейшими пациентами в тобольскую ссылку; когда в апреле 1918 года царя и царицу увозили в Екатеринбург, в полную неизвестность, Боткин последовал за ними. Его дочь, находившаяся в Тобольске, вспоминала: «Царь не мог удержаться от глубокого волнения, взял папу за руку и сказал: “Но Ваши дети останутся одни! Что будет с ними?”. Он знал, что у нас больше никого нет в этом Богом забытом сибирском городе, находившемся в руках большевиков. “Ваше величество, — ответил папа, — мой долг по отношению к Вам стоит на первом месте”».

Но даже в Екатеринбурге, в Ипатьевском доме, где всё было несравненно тяжелее, чем в Тобольске, еще оставалась возможность выбора. По воспоминаниям Иоганна Мейера, пленного австрийца, служившего большевикам, «товарищи» провели с Боткиным беседу, в которой объяснили, что «будущее Романовых выглядит несколько мрачно» и что Боткину, талантливому врачу, совсем не обязательно погибать с ними. Боткин ответил: «…видите ли, я дал царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью?.. Если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае не оставлю царя!.. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с царем!». Мейер завершает: «Боткин встал. Его рост превышал всех».

Могло быть такое? В принципе да. Еще в Тобольске Боткин бесплатно лечил местных жителей и приезжавших из окрестных сел крестьян (как и ранее, в Царском Селе, нередко бесплатно лечил простолюдинов). Большевики в Екатеринбурге тоже могли его знать как врача, отсюда и желание спасти, ведь хорошие врачи нужны всем… Но мемуары Мейера, содержащие множество неточностей, вызывают скепсис ряда историков; некоторые вообще считают их подделкой, что, видимо, тоже крайность. Однако даже если Мейер и вправду подделка, это ничего не меняет: в Государственном архиве РФ хранится подлинник письма Боткина — предсмертное письмо «другу Саше», где речь, по сути, — о том же самом: «…я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести Ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что, как Бог спас тогда Исаака, Он спасет теперь и моих детей и Сам будет им Отцом. Но… мои эгоистические страдания, которые я тебе описал, от этого, разумеется, не теряют своей мучительной остроты. Но Иов больше терпел… Нет, видимо, я всё могу выдержать, что Господу Богу угодно будет мне ниспослать».

В ночь на 17 июля узникам предложили спуститься в подвал. Николай II нес на руках 13-летнего царевича, который еще не мог ходить после ушиба. Как показал на допросе колчаковскому следователю один из охранников, «доктор Боткин подошел к царю и сказал настоятельно: “Ваше величество, разрешите мне Вас сменить и взять Алексея Николаевича. Вы устали, я вижу это…”». По-видимому, царь поблагодарил и отказался: по воспоминаниям убийц, в расстрельную комнату он внес царевича сам. И еще воспоминание о последних минутах святого врача: когда началась пальба, Боткин, стоявший рядом с царем и царевичем, «рванулся вперед, чтобы защитить Николая и его сына». Защитить их он, разумеется, не мог: шансов уцелеть в этой бойне не было ни у кого. Но в такие мгновения не размышляют, не просчитывают, на это нет времени — проявляется самая сущность человека. Вся земная жизнь Евгения Боткина была жертвенным служением ближним, и он не изменил себе в смертный час.

***

В молитве преподобному Сергию Радонежскому есть удивительные слова, которые с церковнославянского можно перевести так: «По отшествии своем ты приблизился к Богу и приобщился небесной силы, но и от нас духом любви твоей не отступил». Здесь очень простыми словами говорится об очень важной истине. Любовь святых к Богу и людям, явленная ими при жизни, не кончается и после их смерти. Наоборот: она умножается от Источника вечной жизни и совершенной любви и преизливается на нас. Большинству из нас еще только предстоит любви научиться. Будем же просить в этом помощи наших святых.

[1] Участие в богослужении ― наша жизнь со святыми // Журнал «Православие и современность», № 29 (45).

[2] Источник: личный блог Епископа Троицкого Панкратия в социальной сети «Фейсбук».

Газета «Православная вера» № 03 (551)