«С Ним всегда и везде хорошо»: о священномученике Вениамине, митрополите Петроградском

13 августа день памяти митрополита Петроградского Вениамина (Казанского

Сщмч. Вениамин (Казанский)

Священномученик Вениамин, митрополит Петроградский и Гдовский, расстрелянный 13 августа 1922 года, был одним из первых, кого прославила наша Церковь, как только обрела свободу от пут коммунистического режима. Его любовь к пастве, его непоколебимое миротворчество в отношениях с кем бы то ни было, его поведение и на процессе, приведшем к расстрелу, и после получения смертного приговора – все это издавна жило в церковной памяти, и никто из знавших о митрополите Вениамине не сомневался, что он – святой. Имя его широко известно и вспоминается Церковью нередко, на всех праздничных богослужениях, а в храмах, где особо почитаются новомученики и исповедники Российские, на каждой воскресной всенощной.  С жизнью свмч. Вениамина каждый желающий может без труда познакомиться с помощью интернета, книга о нем Николая Конева выходила уже не раз. В этой краткой статье, вспомнив жизненный путь владыки-мученика, мы обратимся к последнему периоду его жизни и самому главному в нем – примеру и слову.

Детство и отрочество будущего мученика связаны с Архангельским краем. Он родился и был наречен в крещении Василием  в 1873 году в семье священника Преображенской церкви Нименгского погоста (ныне деревня Андреевская Архангельской области; церковь не сохранилась) Павла Казанского.

В семье Павла и Марии Казанских было четверо детей: трое сыновей (Василий был старшим) и дочь. Как лучший выпускник Петрозаводской Духовной семинарии 1893 г., Василий Казанский был послан на казенный счет в С.-Петербургскую Духовную академию. Уже во время учебы в академии будущий архипастырь уделял много времени и внимания простому люду северной столицы: активно участвовал в деятельности «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения», организуя беседы среди рабочих.

На третьем курсе Академии (в 1895 г.) Василий принял монашеский постриг с именем мученика V века Вениамина, весною 1896 г. был рукоположен во иеромонаха. В 1897 году, по окончании академии, преподавал в Рижской духовной семинарии, а два года спустя стал инспектором Холмской духовной семинарии (Польша). По воспоминаниям ректора этой семинарии, впоследствии митрополита Евлогия (Георгиевского), «это был молоденький, скромный, кроткий, улыбающийся монах, а дело повел крепкой рукой и достиг добрых результатов»

Встреча патриарха Тихона у ворот Александро-Невской Лавры в мае 1918 года

В 1901 году архимандрит Вениамин был рукоположен во епископа Гдовского, викария Санкт-Петербургской епархии, а в октябре 1905 года, в сане архимандрита, назначен ректором Санкт-Петербургской семинарии. Епископ Вениамин неоднократно удостаивался правительственных наград. 24 марта 1917 года, после Февральской революции и увольнения на покой митрополита Петроградского и Ладожского Питирима, голосованием клира и мирян он был избран архиепископом Петроградским и Ладожским и 25 мая утвержден Святейшим Синодом. Синодальным определением от 14 – 17 июня 1917 года его епархиальный титул был изменен на «Петроградский и Гдовский». 13 августа 1917 года владыка Вениамин был возведен в сан митрополита. Примечательно, что избрание владыки Вениамина архиепископом Петроградским совершилось вопреки желаниям В. Львова, обер-прокурора, поставленного Временным Правительством. Далее мы следуем, в основном (и с большими сокращениями), «Жизнеописанию святителя Вениамина», составленному перед Архиерейским собором 1992 года, прославившим святителя в лике святых.

Владыка Вениамин был поистине народным избранником: епархия голосовала за него с редким единодушием, так что, в отличие от других губерний, в Петрограде, в связи с избранием пастыря, страсти не разгорелись. Это объяснялось народной любовью к викарию Гдовскому, которого всегда отличало тесное общение с паствой. Один из его современников впоследствии вспоминал о святителе Вениамине: «Петроградское население огромным большинством (в том числе голосами почти всех рабочих) вотировало за Владыку Вениамина. Оно давно его знало и было глубоко привязано к нему за его доброту, доступность и неизменно сердечное и отзывчивое отношение к своей пастве и к нуждам ее отдельных членов. Митрополит Вениамин, уже будучи в этом сане, охотно отправлялся по этому зову для совершения молений и треб в самые отдаленные и бедные закоулки Петрограда… Иногда он до позднего вечера выслушивал обращавшихся к нему, никого не отпуская без благостного совета, без теплого утешения, забывая о себе, о своем отдыхе, о пище… Проповеди его всегда были чрезвычайно просты, без всяких ораторских приемов, без нарочитой торжественности, но в то же время они были полны какой-то чарующей прелести. Именно незамысловатость и огромная искренность проповедей митрополита делала их доступными для самых широких слоев населения, которое массами наполняло Церковь, когда ожидалось служение митрополита». Сразу же после избрания на Петроградскую кафедру святитель заявил: «Я стою за свободу Церкви. Она должна быть чужда политики, ибо в прошлом она много от нее пострадала. И теперь накладывать новые путы на Церковь было бы большой ошибкой со стороны людей, истинно преданных Церкви. Я приветствую новую жизнь Церкви, когда народ призван к живейшему участию в церковных делах. Самая главная задача Церкви сейчас — это устроить и наладить нашу приходскую жизнь».

Патриарх Тихон и митрополит Вениамин

По утверждению современного церковного историка протоиерея В. Цыпина, митрополит Вениамин «был, вероятно, самым аполитичным во всем российском епископате». В этом плане представляют большой интерес слова будущего мученика за веру Христову, сказанные на Поместном Соборе 1917-1918 года после кровопролитной победы сторонников большевистской власти в Москве: «Мы не знаем истинного положения дел, его исторической стороны: кто больше виноват, а кто меньше, нам не ведомо. Не надо нам вспоминать бывшее, искать виновников происшедших событий. Вспомним лучше сказанные нашим русским Златоустом архиепископом Херсонским Иннокентием слова в Великий Пяток: «Теперь не время слов и речей, а время — молиться и плакать». Прошу поэтому прекратить все речи о минувших событиях: это делу не поможет».

Аполитичность не мешала владыке Вениамину смело и мужественно стоять за Церковь перед лицом богоборческой власти. Расскажем о январских событиях 1918 года. 10 января митрополит Вениамин обратился в Совет Народных Комиссаров с заявлением о недопустимости провозглашенного только что Декрета «об отделении Церкви от государства». В этом заявлении он писал: «Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на его святые храмы». 11 января 1918 года состоялось экстренное собрание «Братства приходских советов г. Петрограда и епархии» под председательством митрополита Вениамина, в связи с отобранием Синодальной типографии, и была принята соответствующая резолюция, направленная в Смольный. Реакция была незамедлительной: 13 января в Александро-Невскую Лавру прибыл вооруженный отряд матросов и красногвардейцев с предписанием комиссариата призрения «о реквизиции всех жилых и пустующих помещений со всеми инвентарем и ценностями». Столкнувшись с решительным отказом подчиниться предписанию, отряд ушел. Вторая попытка захвата Лавры состоялась 19 января 1918 года. Владыка, находившийся в Лавре в своих покоях, приказал созывать народ набатным звоном лаврского колокола. Толпы народа стали стекаться в Лавру. Раздались крики: «Православные, спасайте церкви!». Отряд и его предводитель были обезоружены, те, кто был уже арестован к тому времени, были освобождены. Монахи успокаивали возмущенную толпу. Один из них, спасая предводителя отряда, увел его через Тихвинское кладбище подальше от возмущенного народа. Тем временем прибыл новый отряд матросов и красногвардейцев с двумя пулеметами, которые были поставлены на лаврском дворе. По колокольне было дано несколько залпов, однако набат продолжался. Тогда один из красногвардейцев поднялся на колокольню и, угрожая револьвером, согнал оттуда звонивших богомольцев. Красногвардейцы стали энергично изгонять народ с лаврского двора. Раздались выстрелы. Смертельно был ранен и на другой день скончался настоятель Скорбященской церкви протоиерей Петр Скипетров. Он увещевал красногвардейцев не чинить насилий над верующими и за это получил от одного из них пулю в рот. Но выстрелы и насилия не испугали верующий народ. И духовенству потребовалось немало усилий, чтобы удержать людей от резкого сопротивления захватчикам Лавры. Красногвардейцы ушли. На следующий день депутации от рабочих Стеклянного и Фарфорового заводов, а также от рабочих других заводов посетили митрополита Вениамина и выразили ему свою готовность охранять Лавру (окончательно закрыта она была в 1930-е годы). 

Нам это трудно сейчас представить (так сливается то время в одно сплошное «лихолетье»), но в 1918 году наши соотечественники – не только в Петрограде — переживали… религиозный подъем!  Владыка Вениамин писал тогда в послании к пастве: «Всю свою деятельность я направлял и направляю к тому, чтобы поддержать и укрепить веру, воодушевить малодушных и утешить унывающих. Везде и всюду, в Петрограде и вне его, в городах: Кронштадте, Ораниенбауме, Петергофе, в Царском Селе и деревнях и селах Лужского уезда я утешался общей верой нашей в Господа Иисуса Христа, молился с народом и учил его вере и любви Христовой. Уровень религиозной жизни Петрограда начал подниматься. Храмы Божии стали наполняться богомольцами и окружаться прихожанами. Вера православная под свои знамена св. креста и хоругви стала собирать все больше и больше верующих людей независимо от их общественного положения и политических взглядов. Духовенство из своей среды дало пастырей священномучеников, приснопамятных протоиереев Иоанна и Петра. Народ православный в массе созрел до готовности идти на подвиг мученичества и исповедничества и пожертвовать всем, даже жизнью, защищая веру, святыни православные и достояние церковное…». Но Господь попустил укрепление чуждой народу «народной власти».

В феврале 1922 года, в связи с голодом, ВЦИК принял решение об изъятии церковных ценностей. Решение это носило провокационный характер: Церкви не разрешалось никаких  благотворительных инициатив, она лишь должна была отдать свои ценности (и священные сосуды также!) представителям власти.

Владыка Вениамин на процессе

В Петрограде изъятие ценностей проходило спокойнее, чем в других местах — благодаря стараниям владыки Вениамина, который обратился к пасомым с таким «Воззванием»: «Святая Церковь, верная заветам Христа, следуя примеру великих святителей, во время народных бедствий шла на помощь погибающим <…> Я своей архипастырской властью разрешаю общинам и верующим жертвовать на нужды голодающих церковные ценности, даже и ризы со святых икон, но не касаясь святынь храма <…> Но если гражданская власть, ввиду огромных размеров народного бедствия, сочтет необходимым приступить к изъятию и прочих церковных ценностей, в том числе и святынь, я и тогда призываю пастырей и паству отнестись по-христиански к происходящему в наших храмах изъятию, наблюдая за исполнением п.п. 5, б и 7 Постановления Петроградской губернской комиссии помощи голодающим от 5 апреля с.г. при участии моих представителей. / Со стороны верующих совершенно недопустимо проявление насилия в той или другой форме, ни в храме, ни около него неуместны разные выражения раздражения, злобные выкрики против отдельных лиц или национальностей и т.п., так как все это оскорбляет святость храма и порочит церковных людей, от которых, по апостолу, должны быть удалены всякие раздражение, и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою (Еф. 4, 31). / <…> «Царство Мое не от мира сего», — заявил Спаситель Пилату. Этим курсом, вне политики, я вел корабль Петроградской церкви и веду, и идти им настойчиво приглашаю всех пастырей. Всякого рода политические волнения, могущие возникнуть около храма по поводу изъятия ценностей, как было, например, около храма на Сенной, никакого отношения к Церкви не имеют, тем более к духовенству. / Не сможем мы сего выкупить, — лишатся наши храмы некоторых своих драгоценностей, скорбеть безутешно не будем. Скажем по слову Божию: «Господь раньше дал, Господь теперь взял украшение наших храмов, да будет Имя Господне благословенно». Проводим изымаемые из наших храмов церковные ценности с молитвенным пожеланием, чтобы они достигли своего назначения и помогли голодающим. Для этого используем, насколько возможно, предоставляемое верующим право по наблюдению за поступлением изымаемых церковных ценностей по назначению и сопровождению предметов довольствия голодающим. / Всегда любовно внимательные к голосу вашего архипастыря и на этот раз послушайте его, дорогие мои. Сохраните доброе христианское настроение в переживаемом вами тяжелом испытании. Не давайте никакого повода к тому, чтобы капля какая-нибудь, чьей бы то ни было человеческой крови была пролита около храма, где приносится Бескровная Жертва» Это «Воззвание» святителя Вениамина несомненно оказало свое положительное воздействие на паству, которая прислушалась к голосу своего любимого архипастыря, так что глава Петроградской милиции в своем официальном донесении констатировал «блестящее и сравнительно вполне спокойное проведение кампании». Однако власти нужна была удача провокации, а не помощь голодающим. 

В мае 1922 года руководствующее положение в Церкви захватили обновленцы. Одним из их ведущих деятелей был петроградский священник Александр Введенский, талантливый оратор, помощник митрополита Вениамина в пастырском окормлении Петроградской епархии. А. Введенский, А. Красницкий, Е. Белков и др, обманув патриарха Тихона и воспользовавшись его арестом, образовали Высшее Церковное Управление, облеченное властью якобы по благословению патриарха. Приехав из Москвы в Петроград, А. Введенский 25 мая явился к митрополиту Вениамину и предъявил ему «Удостоверение», что он, будто бы «согласно резолюции Святейшего Патриарха Тихона, является полномочным членом ВЦУ и командируется по делам церкви в Петроград и другие местности Российской Республики». «А почему нет подписи патриарха Тихона?» — спросил владыка и отказался признавать самозванцев. Более того, в воскресенье 28 мая 1922 года в храмах Петроградской епархии было оглашено «Послание к Петроградской православной пастве» митрополита Вениамина, в котором члены ВЦУ и примкнувшие к ним недвусмысленно объявлялись отлученными от Церкви.

Опубликованное в газетах, это «Послание» святителя Вениамина вызвало ярость со стороны покровителей Введенского и иже с ним. О неоднократно провозглашавшемся принципе невмешательства в церковную жизнь совершенно забыли. В газетах появились фразы вроде следующей: «Митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского. Меч пролетариата тяжело обрушился на голову митрополита!». Это показывало, что мощные покровители открыто берут «живую церковь» под свою защиту.

Вскоре к митрополиту Вениамину явился Введенский в сопровождении Бакаева, бывшего председателя Петроградской ЧК, а затем Петроградского коменданта. Они предъявили митрополиту ультиматум: либо он отменит свое постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет — по поводу изъятия церковных ценностей — устроен процесс, в результате которого погибнут и он сам, и наиболее близкие ему лица. Митрополит спокойно это выслушал и немедленно ответил категорическим отказом.

1 июня 1922 года губернский отдел ГПУ в Петрограде получил из Москвы телеграмму с приказом арестовать митрополита Вениамина и привлечь к суду. В книге Николая Коняева «Священномученик Вениамин, митрополит Петроградский» рассказывается: «В этот день в Петрограде шли дожди и дул сильный ветер. Тем не менее, несмотря на непогоду, митрополит не отказался от положенной вечерней прогулки. Гулял он здесь же, в Лавре, на Никольском кладбище. Он стоял у могилы блаженного Митрофана, когда прибежавший келейник сказал, что приехали агенты ГПУ. Перекрестившись, митрополит направился в канцелярию, где уже шел обыск». Существует устоявшееся поверье, будто при обыске присутствовал Введенский, который имел наглость подойти к владыке под благословение, на что владыка, не дав благословения, сказал: «Отец Александр, мы не в Гефсиманском саду». Современные церковные историки такой факт отрицают, но поверье выразительно передает народное мнение о Введенском: это Иуда.

Судебный процесс начался в субботу 10 июня 1922 года. Заседания Петроградского революционного трибунала происходили в зале филармонии (бывшем Дворянском Собрании), на углу Михайловской и Итальянской улиц. Митрополит Вениамин был на скамье подсудимых таким, как и всегда простым, спокойным, благостным. Понятно, он был центром всего громадного процесса. На нем сосредоточивалось внимание и врагов, и безмерно любившей его верующей паствы, заполнявшей, если ее допускали, зал заседаний, и прочей публики, относившейся к митрополиту с исключительным сочувствием, как к заранее обреченной жертве. К публике, сочувствующей митрополиту, не относились только те «посетители», которые направлялись в трибунал «по нарядам», чтобы создавать соответствующее видам устроителей процесса настроение.

Другая замечательная личность в процессе, вслед за митрополитом обращавшая на себя значительное внимание, это архимандрит Сергий (Шеин). Он являл и большое сходство, и яркий контраст с митрополитом. Сходство — в глубокой вере и готовности за нее пострадать; разница — в характерах и темпераментах. Митрополит не боялся смерти, но он и не искал ее: он спокойно шел навстречу ожидавшей его участи, предавшись воле Божией. Отец же Сергий как бы жаждал пострадать за веру. Отсюда его пламенные, вдохновенные речи на суде, отличавшиеся от сжатых и спокойных ответов на суде Владыки Вениамина. Очевидцам процесса архимандрит Сергий напоминал мученика первых веков христианства.

Мученического венца сподобились также  Ю.П. Новицкий и И.М. Ковшаров. Новицкий заранее покорился своей участи, он смело глядел судьям в лицо и не скупился на полные горького сарказма выпады.

К чтению обвинительного акта приступили лишь в понедельник 12 июня. В кратком очерке нет возможности останавливаться подробно на этом продолжительном, громком (как ни странно, открытом) сфабрикованном процессе. Но нельзя не упомянуть отдельных важнейших его эпизодов.

Блистательную речь в защиту владыки Вениамина произнес знаменитый в то время адвокат Я.С. Гурович (его попросил быть защитником сам владыка), который в заключение сказал следующее: «Чем кончится это дело? Что скажет когда-нибудь о нем беспристрастная история? История скажет, что весной 1922 года в Петрограде было проведено изъятие церковных ценностей, что, согласно донесениям ответственных представителей советской администрации, оно прошло в общем «блестяще» и без сколько-нибудь серьезных столкновений с верующими массами. / Что скажет далее историк, установив этот неоспоримый факт? Скажет ли он, что несмотря на все это и к негодованию всего цивилизованного мира, советская власть нашла необходимым расстрелять Вениамина, митрополита Петроградского, и некоторых других лиц? — Это зависит от вашего приговора. / Вы должны стремиться соблюсти в этом процессе выгоду для советской власти? Во всяком случае, смотрите, не ошибитесь… Если митрополит погибнет за свою веру, за свою безграничную преданность верующим массам, — он станет опаснее для советской власти, чем теперь… Непреложный закон исторический предостерегает вас, что на крови мучеников растет, крепнет и возвеличивается вера… / Остановитесь, над этим подумайте, и … не творите мучеников!» Власти не послушались, и, по воле Божией, мученическим венцом увенчались тогда четверо из десяти приговоренных к смерти (всего по данному делу проходило более ста человек, получивших разные наказания; некоторых освободили).

Когда окончились судебные прения, настала очередь подсудимым сказать свое последнее слово. Председатель обращается к митрополиту Вениамину: «Подсудимый Василий Казанский! Вам принадлежит последнее слово». Митрополит неспешно встал. В зале все замерло. В начале митрополит сказал, что из всего, что он услышал о себе на суде, на него наиболее удручающе подействовало то, что обвинители называли его «врагом народа». «Я верный сын своего народа, я люблю и всегда любил его. Я жизнь свою отдал, и я счастлив тем, что народ — платит мне тою же любовью, и он же поставил меня на то место, которое я занимаю в Православной Церкви». Остальное, довольно продолжительное время своей речи он посвятил исключительно защите некоторых подсудимых, ссылаясь на документы и иные данные и обнаружив при этом прекрасную память, стройность мысли и невозмутимое спокойствие. Одно из его утверждений выглядело, как он сам признал, голословным. По этому поводу он заметил, со свойственной ему улыбкой: «думаю, что, в этом отношении, вы мне поверите без доказательств. Ведь я, по всей вероятности, говорю сейчас публично в последний раз в своей жизни; человеку же, находящемуся в таком положении, и принято верить на слово». «Вы все говорили о других, — сказал председатель, — трибуналу желательно знать, что же вы скажете о самом себе». Митрополит Вениамин с некоторым недоумением посмотрел на председателя и тихо, но отчетливо сказал: «О себе. Что же я могу вам о себе еще сказать. Разве лишь одно… Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре — жизнь или смерть, — но что бы вы в нем ни провозгласили, — я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом митрополит широко перекрестился) и скажу: слава Тебе, Господи Боже, за все…».

Приговор был оглашен 5 июля 1922 года. Затем, на неделю больше месяца, приговоренные к расстрелу содержались в тюрьме Кресты. Сохранилось предсмертное письмо митр. Вениамина. В конце его автор приносит извинение: «Мысль моя несколько связана переживанием мною тревожных дней». Как всегда, и в этом самонаблюдении нет и тени рисовки. Вот незабываемые строки, написанные смертником-архиереем: «В детстве и отрочестве я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они переживали. – Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий, избыточествует и утешение от Бога. Трудно переступить этот рубикон, границу, и всецело предаться воле Божией. Когда это совершится, тогда человек избыточествует утешением. … Страдания достигли своего апогея, но увеличилось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место благодати Божией. Странны рассуждения некоторых, может быть, и выдающихся пастырей … –  надо хранить живые силы, то есть их ради поступаться всем. Тогда Христос на что?.< …> Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. … Люди и ради политических убеждений жертвуют всем. Посмотрите, как держат себя эсэры и т.п. Нам ли христианам, да еще иереям, не проявлять подобного мужества даже до смерти, если есть сколько-нибудь веры во Христа, в жизнь будущего века!»

В понедельник 14 августа 1922 г., когда верующие пришли в дом предварительного заключения с очередной передачей, им было объявлено, что митрополит Вениамин, архимандрит Сергий (Шейн), Юрий Петрович Новицкий и Иван Михайлович Ковшаров «потребованы и уже отправлены в Москву». Сразу стало понятно, в чем дело. Действительно, в ночь на воскресенье13 августа четверо приговоренных были увезены из тюрьмы и расстреляны в нескольких верстах от Петрограда. Так написано в «Жизнеописании», составленном 20 лет назад. Теперь место казни известно более точно: Ковалевский лес, в районе арсенала Ржевского полигона, у изгиба реки Лубьи.

Сохранились сведения об их последних минутах. Юрий Новицкий плакал. Его угнетала мысль, что он оставляет круглой сиротой свою единственную 15-летнюю дочь. Иван Ковшаров посмеивался над палачами. Архимандрит Сергий громко молился: «Прости им, Боже, не ведают бо, что творят». Митрополит Вениамин шел на смерть спокойно, тихо шепча молитву и крестясь.

«Татьянин день»

Молодежный интернет-журнал МГУ

(199)