Протоиерей Глеб Каледа. Записки рядового.

К 75-летию Великой Победы

На подступах к Сталинграду. Вдали виден городищенский Храм. 1943 г.

Наш журнал уже писал об участнике Великой Отечественной войны владыке Михее (Хархарове), служившем связистом и прошедшем многие огненные версты. А теперь мы кратко расскажем об известном священнике Глебе Каледе, который также прошагал-прополз пол-Европы, не получив ни одного ранения. Оба они были старшими радиотелеграфистами, один в стрелковой дивизии, другой – при легендарных «Катюшах». Оба были знакомы с первым наместником Троице-Сергиевой лавры архимандритом Гурием (Егоровым), а также с иеромонахом Иоанном (Вендландом), позже ставшим митрополитом Ярославским и Ростовским.  До своего церковного служения последний работал учёным-геологом, а будущий о. Глеб, наоборот, сначала стал доктором, геолого-минералогических наук крупным специалистом в области литологии, а затем был тайно рукоположен митрополитом Иоанном в пресвитеры.

Жизнь здесь слилась со смерью

Связист Глеб Каледа с начала августа 1942 г. по январь 1943 г. участвовал в Сталинградской битве, и на дальних подступах и на окраине города. Его книга «Записки рядового» показывает войну от первого лица с ее победами и поражениями, отвагой и трусостью, милосердием и жестокостью. Когда их гвардейский минометный дивизион перебрасывали к Дону водители и механики, восстанавливали поврежденные машины на ходу: привязывали человека к крылу, и он возился в моторе. Если это происходило бы во второй половине войны, механики, конечно же, были представлены к наградам, но летом 42-го о наградах никто не думал».

Свою первую награду – медаль «За отвагу» Глеб Каледа получил уже в июле 1943 г. Тогда он был старшим радиотелеграфистом взвода управления 114 гвардейского минометного дивизиона. В следующем году его удостоили ордена Отечественной войны II степени, а в феврале 1945 г. – орденом Красного Знамени.  Но это будет потом, а пока приходилось сидеть под бомбежками у Калача, в лоб встречать фашистские танки у станицы Сиротинской, пешком под обстрелом выходить из окружения в излучине Дона.

Будущий батюшка вспоминал о Калаче: «После разгрома под Калачом мы лежали с одним солдатом под кустами, измученные предыдущими боями, и он мне сказал: «Я не вижу сил победить». А я ответил: «А я не вижу у него сил победить». Такие нюансы, солдатская психология».

Про бои У станицы Сиротинской он писал: «Въезжаем на холм, навстречу — танки и автоматчики. Ад. А в станице идет жизнь. Картина: из погреба высовывается голова старика, который тянет к себе теленка, ошалевшего от грохота снарядов, дыма, гари, — а крышка погреба беспрерывно колотит старика по голове… Мы дважды выдержали единоборство с танками и автоматчиками; подожгли семь танков, потеряли нескольких человек, комиссара, командира батареи. Выполнив приказ, стали отходить, снова под натиском танков…». Накал этих боев передают следующие цифры, подсчитанные уже в 1943 г. после Сталинградской победы: после них в Сиротинской из 33 коммунальных зданий были разрушены все, а из 333 частных домов — 317 (т.е. в райцентре осталось всего 16 домов).

А пока тянется 1942 г. «Ночи 1942 г.» — так называются два небольших отрывка из его памяти: «Степь да степь кругом. И звезды где-то, вероятно, сияют в небесах. А у нас небо исполосовано трассирующими пулями и снарядами, изгажено осветительными ракетами. Ночной тишины нет; со всех сторон слышна стрельба, взрывы снарядов, гул моторов. Нас прижимают к Дону, клещами затягивают в мешок. … над нашими телами летят пули. Кто-то вскрикивает и стонет». Или вот еще: «Черный Дон лижет берега. Наш участок берега с обоих концов обстреливается врагом. … Чуть повыше по течению начал переправляться через Дон на подручных средствах какой-то санбат. Пули хлещут по воде.

— Помогите! Тону! — резанул ночь девичий крик.

— Помо-ги-и-те! … Помо-ги! … По-мо … – голос замолк.

Ранена ли, убита ли, или захлебнулась, не умея плавать… Никто этого никогда не узнает. В эту ночь пропадает ощущение времени. Часы и секунды приобрели равную значимость, ибо жизнь здесь слилась со смертью».

Небо было закрыто черными тучами дыма

 Вскоре их перебросили к Сталинграду, где он стал свидетелем интересного случая: «Мы стояли на окраине. Там был храм, пока целый, с колокольней. Однажды видим: в небе наш «балочник» У-2 (скорость 120 км/час), а за ним гонится «мессершмит», скорость которого — 550 км/час. И вот наш самолет кружится вокруг колокольни, «мессер» его обстреливает, а попасть не может. Мы были в восторге от мастерства нашего пилота, — ведь кабина У-2 открытая, я потом на таких летал, будучи геологом, — а немец так и улетел».

Этот же самый эпизод чудом остался в памяти одной из старожилок Волгограда Валентины Кузьминичны Кусмарцевой. Она видела войну глазами ребенка, и когда они с семьей бежали от горящего города в степь, ей представилась та же картина: «… в Городище вокруг купола церкви кружился наш маленький «кукурузник», а немецкий истребитель из-за большой скорости пролетал и пролетал мимо нашего самолета, да так и улетел, не сумев его сбить».

Городищенский храм во время оккупации. После окончания боев фашистские могилы бульдозерами сгребли в балку, потом сверху проложили дорогу и разместили советские учреждения и магазины.

Отец Глеб так описывал увиденное: «Сталинградская битва… Страшное напряжение сил с обеих сторон. На психику сильно действовал постоянный запах трупов, проникавший во все щели. В течение полутора месяцев в городе горели склады, и небо было закрыто черными тучами дыма. …Нас мучила немецкая авиация: 28 налетов в день, по десять и по сто бомбардировщиков; первый налет еще ничего, второй — хуже, третий — начинается нервотрепка, а дальше нервы уже просто сдают. Психологическое воздействие сильнейшее: немец летит прямо на тебя, включает сирену, летят снаряды, бомбы…».

В Сталинграде он оказался на северной окраине – село Рынок (ныне пос. ГЭС): «Бои «за Рынок» начались 21 сентября, нас поддерживала танковая бригада, но за трое суток мы проползли всего 800 метров, имея в начале боев полный довоенный комплект: 800 штыков в батальоне, и каждую ночь дивизия получила пополнение. А к исходу третьих суток в батальонах осталось в среднем по 200 штыков, и погибло больше людей, чем состав дивизиона. Немцы сражались геройски, они буквально руками хватали наши танки и били о них бутылки с горючей смесью. Жертвы наши не помогли: правый фланг отстал и не прополз эти 800 метров, немцы ударили на правый фланг, и за три часа мы сдали эти политые кровью 800 метров, отступили…»

Суп и вода — вся их еда

Но вот пришел и на нашу улицу праздник – фашисты оказались в кольце: «У немцев был аэродром, на который прилетали самолеты, доставлявшие им пищу. Но мало, и немецкие солдаты умирали от истощения и замерзания, хотя и воевали до последнего. Многие падали и умирали, не будучи ранеными.

Мы же были очень хорошо экипированы. У каждого, от генерала до солдата, были валенки (зима была очень холодная, и подвиг тыла для меня символизируется валенками)… У нас на солдата были с собой три пары белья, ватные брюки, ватник, шерстяные вязаные подшлемники, шапки-ушанки и перчатки (у немцев — голые руки).

Большие бои шли на Россошке, в районе хутора Новоалексеевского. Немцы сопротивлялись сильно. Из какой-то точки бил пулемет, косил наших. Наконец какой-то мусульманин пробрался к нему и вынес его перед нашими на штыке.

С 15 января 1943 г. фашисты начали сдаваться в плен. Голодные: суп и вода — вся их еда. Мы им выдавали буханку хлеба на 10 человек».

Немецкий врач Отто Рюле, попавший в плен, позже упомянул со своей стороны о храме в Городище: «На высоком холме стояла церковь с массивными стенами. Вокруг церкви прилепилось несколько невысоких пустых домов, отделенных друг от друга садами и огородами, где свободно можно было отрыть убежища. … Стационар для раненых разместили в соседних домиках и в самой церкви. … На сорок седьмой день пребывания в котле я в последний раз окинул взглядом Городище: церковь, окруженную лесом крестов на могилах немецких солдат».

Сергей Иванов, историк-краевед, кандидат философских наук

Журнал «Царицын Православный» №2, 2020г.

(187)