Главный упор — на Москву

Начавшаяся в феврале 1922 года кампания по изъятию церковных ценностей не могла обойти стороной Москву. В феврале Патриарх Тихон издает воззвание к приходам и пастве — жертвовать драгоценные церковные вещи, не имеющие богослужебного употреб­ления. Вскоре в газете «Известия» публикуется декрет ВЦИК «Об изъятии церковных ценностей для реализации на помощь голодающим». В ответ Патриарх пишет новое послание, где прямо говорит, что декрет призывает изымать из храмов в том числе и священные сосуды, а это является актом святотатства. Архиепископ Крутицкий Никандр (Феноменов) собирает благочинных города и зачитывает патриаршее послание, а также в распечатанном виде раздает его для ознакомления на приходах. Как проходила кампания по изъятию церковных ценностей в древних московских храмах и как на нее реагировали москвичи, «Журналу Московской Патриархии» рассказывает историк-архивист, автор книг по истории Москвы и ее храмов Леонид Вайнтрауб (№ 4, 2022, PDF-версия).

С пулеметами — на женщин и учителей

— Считается, что в Москве и Московской губернии было больше всего изъято церковных ценностей. Это действительно так?

— На момент революции в старой российской столице — свыше восьми сотен действовавших храмов. Если в Петрограде, который также славился богатством церковного убранства и риз­ниц, были в основном предметы начала XVIII ве­ка, то в Москве это древности, пожалованные еще царскими семьями в XVI-XVII веках.

В марте 1918 года Москва снова стала столицей, где заседало Политбюро, ведавшее проведением этой кампании. Именно партия во главе с Лениным и Троцким дирижировала всем процессом совместно с карательными органами ОГПУ. И они занимали жесткую позицию по церковным ценностям: органам предписывалось действовать решительно и забирать абсолютно все, не считаясь с церковными канонами и действующим законодательством. На Москве был сделан главный упор. Она стала показательной площадкой для проведения этой кампании. И улов изъятых в московских храмах ценностей был действительно гораздо больше, чем в других городах.

— Как проходила процедура изъятия?

— Во всех столичных районах была создана комиссия по изъятию церковных ценностей (КИЦЦ), в которую входили представители ­административного отдела, милиции, местных советов и церковной общины. Каждая московская церковь имела опись имущества, которая была составлена по специальной схеме, разработанной еще в середине XIX века митрополитом Филаретом (Дроздовым). В ней были подробно описаны все святыни храма. И когда члены комиссии приходили в храм, то прежде всего просили выдать опись и по ней проверяли, что имеется в наличии. На месте составлялся акт проведения изъятия, куда вносился список конфискованных вещей, они тут же взвешивались, вес фиксировался. Также записывали, кто присутствовал в этот момент, какие люди подписывали документы. Там даже были такие примечания: изъятие прошло спокойно или были какие-то проблемы, связанные с сопротивлением духовенства или прихожан.

— И много было в городе таких случаев неповиновения?

— Достаточно много. Они просто по-разному выражались. К примеру, в храме знали, что такого-то числа придет комиссия, и наиболее ценные святыни прятали по прихожанам. Появляется комиссия, открывает филаретовскую опись, спрашивают: где эта вещь? И слышат в ответ: «Вот не знаем, видите, у нас ее нет, наверное, украли».

Но было и более активное сопротивление. Надо сказать, что 1922 год — время больших забастовок на столичных заводах. Рабочие выдвигали большевикам экономические требования в связи с задержкой зарплаты и т.д. Это была неприятная ситуация для новой власти, она как раз сопровождала кампанию по изъятию, что было не хорошо для коммунистов. Среди старых рабочих встречалось немало верующих. И новая власть больше всего боялась, что рабочие станут защищать храмы и не дадут возможности проводить изъятие. Так и происходило. Об этом сохранились секретные донесения сотрудников ОГПУ.

— И как власти реагировали на такое открытое сопротивление?

— Власти уже были подготовлены. Комиссия по изъятию чаще всего приходила с милицией и даже с военными. Когда КИЦЦ появлялась на территории храма, то первым делом занимала колокольню, потому что были случаи, когда в Москве прихожане забирались на колокольню и набатом собирали верующих, после чего сразу прибегало несколько сот человек, выкрикивая антиправительственные лозунги и буквально вытаскивая этих представителей комиссии из храма, не давая им ничего вынести, да еще и  избивая их.

Были случаи, когда толпы людей забрасывали камнями прибывших с комиссией солдат, дело даже доходило до убийства курсантов. Но все равно выстрелами, большим количеством военных, пулеметами новой власти удавалось добиваться своего.

В ОГПУ к этому времени уже существовал 6-й отдел, которым руководил Евгений Тучков. Этот человек до начала 1930-х годов вел активную деятельность по разложению и уничтожению Церкви всеми возможными методами. Органы внедряли своих агентов влияния в приходы, вербовали людей. К примеру, должны были провести конфискацию в храме Зачатьевского монастыря. Монастырь уже был закрыт, а храм еще действовал. Заранее туда направляли под видом прихожан агентов, которые потом в своих донесениях описывали, как все происходило, какие люди были, кто возмущался, как вели себя священнослужители. И эти донесения сохранились в архивных делах, теперь уже рассекреченных.

Надо сказать, что активное протестное участие против изъятия церковных ценностей принимали женщины. Если мужчины в какой-то степени были пассивны, осторожны, то женщины открыто собирались огромной толпой около храмов, и с ними было непросто совладать. Происходило это не только в рабочих районах, а по всей Москве.

Часто защитниками церковных ценностей выступали учителя, многие из которых тогда еще были верующими людьми. До революции они работали в церковно-приходских школах, а когда их закрыли, перешли преподавать в обычные учебные заведения. В 1930-е годы прошли чистки, и эти люди уже не могли работать в советских школах.

После сопротивления властям духовенства и прихожан прошли московские процессы по «делу церковников»: первый — в конце апреля — начале мая, второй — в декабре 1922 года. На этих процессах были жестоко наказаны и священнослужители, и миряне, вынесены в том числе смертные приговоры.

Музейщиков расстреляли, изъятое переплавили

— А были ли в Москве неприкосновенные храмы, откуда не забирали церковные святыни? К примеру, Кремлевские соборы…

— Нет, это была общая кампания, которая коснулась всех храмов, вплоть до Кремля. Комиссии обходили все действующие церкви и монастыри города. Наиболее значимые вещи из ризниц Успенского, Архангельского, Благовещенского соборов и других небольших кремлевских храмов были спасены и вошли в фонд Музеев Московского Кремля.

В наиболее известные московские церкви, где было много святынь, в том числе и древних, приходила комиссия, в состав которой обязательно входили представители музейного отдела Народного комиссариата просвещения Российской Федерации. Они пытались спасти от уничтожения (переплавки) наиболее значимые церковные святыни, которые являлись памятниками русской культуры. В этом отделе в основном работали еще дореволюционные специалисты, и они явно мешали проведению конфискации. Кто-то из комиссии радостно хватал древнюю серебряную чашу с камнями, а музейщики им говорили: извините, это народное достояние и не подлежит конфискации. Вернее, этот сосуд конфискован, но Гохраном, который потом передаст его музею.

Власти, конечно, старались всячески обойти этих специалистов, не прислушиваться к их мнению. Но музейщики поднимали шум, писали во ВЦИК и старались спасти наиболее важные вещи.

— Какова была дальнейшая судьба изъятых ценностей?

— Что-то шло на переплавку, что-то продавалось через антикварные магазины Западной Европы, например, в Берлине. Сохранилась переписка, где указано, что такие-то вещи передаются западноевропейским антикварам, которые их должны продать, а деньги перечислить советскому правительству. Какие-то предметы поступали в Гохран, а затем передавались в музеи. Как раз те реликвии, которые удавалось спасти сотрудникам музейного отдела Наркомпроса, пополнили затем музейный фонд страны. Этим отделом руководила Наталья Седова, гражданская жена Льва Троцкого. Она не была верующим человеком, и ее не интересовало религиозное содержание изымаемых предметов. Но она понимала ценность этих вещей для русской культуры.

Позже, в 1929-1930 годах, проходила целая кампания против сотрудников музейного отдела, многих из которых репрессировали и в конце концов расстреляли, считая, что они приспешники церковников и контрреволюции.

Пробный шар для будущих атак на Церковь

— Известно ли, сколько изъятых церковных ценностей осело в Гохране и не дошло до музеев?

— Это тайна. Когда закончилась кампания по изъятию, возбуждались уголовные дела, проходили судебные процессы в отношении работников комиссии и Гохрана, которые утаивали конфискованные предметы и пытались их перепродать. Воровство не было массовым, но оно случалось.

— А есть ли список навсегда потерянных святынь?

— Такого списка нет. Дело в том, что проб­лемами изъятия церковных ценностей начали заниматься с начала перестройки, до этого, в советское время, это была табуированная тема. Сегодня практически все архивные материалы по изъятию рассекречены. В 1997 году вышел двухтомник «Архивы Кремля», подготовленный академиком Николаем Покровским и его коллегой Станиславом Петровым, первый том которого называется «Политбюро и церковь. 1922-1925 гг.», где впервые обнародованы документы не только по изъятию, но и по созданию обновленческой церкви в ходе этой кампании, по подготовке судебных процессов над Патриархом Тихоном, духовенством и верующими. Ученица Покровского Наталья Кривова также в 1997 году выпустила книгу «Власть и Церковь в 1922-1925 гг.», где показала механизм конфискации церковных ценностей и то, как Политбюро совместно с органами ГПУ разрабатывало и проводило эту кампанию. Позже выходило много публикаций на эту тему. Все вопросы общего характера по изъятию церковных ценностей раскрыты.

А как именно все происходило в каждом отдельном случае (а происходило всегда по-разному), это только сейчас начинает изучаться: кто был членом церковного совета в этот период в данном храме, кто защищал приход от полного разграбления, как сложилась судьба этих людей?.. Сегодня есть запрос на развитие вот таких личностных исследований, изучение частных историй приходов. Я сам сейчас собираю материал об одном московском храме.

— Как из сегодняшнего времени можно оценить эту кампанию с исторической точки зрения?

— Это был серьезный шаг по уничтожению Русской Православной Церкви. После январского декрета 1918 года Церковь была лишена права юридического лица. Государство конфисковало банковские счета церковных общин, и, таким образом, Церковь фактически осталась без средств к существованию, опираясь только на ничтожные пожертвования разоренных революцией и гражданской войной прихожан. После процесса муниципализации Церковь была лишена всего своего недвижимого имущества — теперь даже здание храма принадлежало государству и община могла только арендовать его, при этом уплачивая большие налоги. До этого же в Москве даже бедные храмы имели свои доходные дома, а весь доход от этих построек шел на содержание духовенства и обеспечение нужд храма. В 1919 году прошла кощунственная акция вскрытия мощей. Это были пробные шары, чтобы понять, как можно бороться с Церковью и как на это будет реагировать православный народ.

Процесс конфискации готовился постепенно. Начиналась эта история вполне лояльно к Церкви. Просили, чтобы Церковь приняла участие в помощи голодающим. Церковь сказала: да, она будет принимать участие, собирать деньги и продукты, а из храмов отдаст драгоценные вещи из драгметаллов, которые не являются богослужебными. Потом правительство приняло решение забирать все церковные святыни, какие есть в храме. И в конце концов большевики провели эту кампанию. Но она не дала им тех результатов, которые они ожидали, — то количество драгоценных металлов, на которое они рассчитывали. Они слишком преувеличили несметные богатства Церкви. И главное, что собранные в результате кампании средства не пошли голодающим людям.

***

Память священнослужителей, пострадавших в ходе кампании по изъятию церковных святынь, будет увековечена в Москве

Кампания по изъятию церковных святынь по всей стране сопровождалась массовыми судебными процессами в отношении «церковников» — духовенства и верующих мирян. В Москве в 1922 году состоялось два таких показательных судебных разбирательства. Арестованным предъявлялось обвинение в контрреволюционной деятельности и антисоветской агитации, что выражалось в распространении патриаршего воззвания и в произнесении проповедей, дискредитирующих кампанию и призывающих к сопротивлению изъятию церковных святынь. По итогам двух московских процессов осудили свыше полутора сотен человек, пятерых из них приговорили к расстрелу.

Сегодня, в год столетия начала антирелигиозной кампании, Церковь вспоминает те трагические события. Вот что рассказал председатель Комиссии по исследованию подвига новомучеников и исповедников и увековечению памяти почивших священнослужителей Московской епархии протоиерей Кирилл Каледа:

По благословению Его Святейшества Патриарха Кирилла в Московской епархии решено особо отметить подвиг новомучеников и исповедников, пострадавших в ходе изъятия церковных святынь в столице.

Храмы, где служили расстрелянные после первого московского процесса священнослужители Христофор Надеждин, Василий Соколов, Александр Заозерский, Макарий (Телегин) и мирянин Сергий Тихомиров, будут отмечены особыми памятными знаками. Такой объект уже существует в храме во имя мученика Иоанна Воина на Якиманке, где был настоятелем священномученик Христофор Надеждин. Священномученик Александр Заозерский был клириком храма во имя Параскевы Пятницы в Охотном Ряду. После революции церковь снесли, на ее месте построили здание Совета труда и обороны, где сейчас работает Государственная Дума Российской Федерации. Но начинал свое служение священник в храме в честь Девяти мучеников Кизических, уцелевшем и поныне, где вскоре должен появиться памятный знак, посвященный его памяти.

Преподобномученик Макарий (Телегин) был насельником Чудова монастыря, но когда его закрыли, перешел служить на Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, где и будет установлен памятный знак.

Храм Николы Явленного на Арбате, в котором служил священномученик Василий Соколов, разрушен, так же как и Богоявленский собор в Дорогомилове, прихожанином которого был мученик Сергий Тихомиров. Особый памятный крест, на котором перечислены имена всех пятерых новомучеников, будет установлен на Калитниковском кладбище, где они похоронены, в напоминание об их подвиге.

Информацию о священниках-новомучениках, которые тоже проходили по судебному делу об изъятии церковных святынь, но благодаря амнистии тогда не были расстреляны, а пострадали позже, в 1930-х годах, можно будет увидеть на храмах, в которых они служили. Это священномученики протоиерей Иоанн Артоболевский — настоятель храма во имя Петра и Павла Петровской (ныне Тимирязевской) сельскохозяйственной академии; прото­иерей Григорий Воинов, рукоположенный в сан священника к Троицкой церкви в селе Теплый Стан (ныне поселок Мосрентген); протоиерей Сергий Лебедев — духовник Новодевичьего монастыря и протоиерей Александр Зверев, служивший в храме во имя святителя Николая в Звонарях (ныне Патриаршее подворье Пюхтицкого Успенского ставропигиального монастыря).

Разместить памятный знак на Политехническом музее, где проходил первый московский процесс, не получилось. Оказалось, что музейное руководство какое-то время назад решило: фасад здания после реставрации, намеченной к завершению в 2025 году, должен обрести первозданный вид — то есть без мемориальных досок. Однако достигнута договоренность о размещении в исторической части экспозиции музея материалов, посвященных истории московских процессов 1922 года.

О компании по изъятию церковных ценностей можно также прочитать в материале «Почему отнятое у Церкви не спасло голодающих».

Елена Алексеева

«Церковный вестник»/Патриархия.ru

(54)