Наталья Нарочницкая и ее «парадоксы»

Эту женщину называют «русской железной леди». В политику она пришла в начале 1990-х: «В этом зале, сверкающем золотыми погонами, мне, женщине, приходится первой сказать, что произошло: разрушен не Советский Союз, а историческое Государство Российское!» 1990-е годы стали ее стартовой площадкой как политика. Она сразу выступила в защиту Русской Православной Церкви, в защиту целостности государства, чуть позже – в защиту Российской армии, которая тогда вошла в Чечню, чтобы сохранить страну от распада на отдельные территории. Итак, сегодня наша гостья – известный общественно-политический деятель Наталья Алексеевна Нарочницкая.

С ее взглядами многие горячо спорят, не соглашаются, на фоне разгула либеральных идей ее мнения воспринимают как парадоксы, у нее немало недругов, но и единомышленников не меньше. Для всех очевидно: позицию Натальи Алексеевны нельзя не уважать, нельзя не заметить. Ибо ее взгляды выстроены на глубоком знании исторической России и ее роли в развитии мировой истории, духовном значении в этом процессе родной православной веры.

Когда любить Отечество легко

– Наталья Алексеевна, я предлагаю поговорить о любви к Родине. Вы об этом много писали.

– В одной из самых популярных своих книжек я так написала в начале: «Легко любить своё Отечество, когда оно сильное, могучее, процветает. Все его уважают, его славословят, его боятся». Но (это я перефразирую слова Василия Розанова) именно когда мать пьяна и лежит во грехе, кинутая, осмеянная, оплеванная всеми, только тот сын, кто не пройдёт мимо, загородит собой и защитит от поругания.

Наталья Алексаавна Нарочницкая

От автора: Наталья Нарочницкая – доктор исторических наук, закончила с отличием Московский Государственный Институт Международных Отношений, специалист по США, Германии, проблемам и тенденциям международных отношений, владеет английским, немецким, французским, испанским языками. В 1980-х годах работала в секретариате Организации Объединённых Наций в Нью-Йорке.

Когда случился крах Советского Союза, меня волновало одно: как люди не понимают, что разрушен не коммунистический режим (все эти члены Политбюро пересели в высокие кресла), а разрушено историческое государство Российское, которое собирали не большевики в 1917-м году, а наши Цари: Пётр, Екатерина Великая, все Романовы! И теперь князь Потёмкин – уже не Таврический, военный и дипломат Николай Муравьёв – уже не Карский, граф Суворов – уже не Рымникский, фельдмаршал Дибич – уже не Забалканский, граф Румянцев – уже не Задунайский. Где теперь Кайнарджирский мир, заключенный Россией с Османской империей? Где Ништадтский мир, подписанный Петром после победы в Северной войне? Где все это, и как мы имели право так распорядиться нашим наследством?

– Вы очень близко тогда это приняли к сердцу?

– Я помню, как, дрожа от страха, никому неизвестная (может быть, пара статей была только написана на эти темы), вышла выступать на одной конференции, она проходила тогда в Академии Генерального Штаба, на следующий день после беловежских соглашений. Генералы, полковники, одним словом, мужчины с золотыми погонами сидели в зале. Думаю, как я начну? И начала: «Господа офицеры!» – и президиум бывшего парткома вздрогнул. Потому что они сами были в ужасе от того, что произошло со страной, но боялись что-либо сказать. Тем не менее тема конференции – безопасность страны! Страна распалась, а никто об этом не говорит. Как будто ничего не произошло вчера в Беловежской пуще. Они решили, что сейчас кто-то типа Новодворской будет призывать зал аплодировать этому несчастью. А я говорю: «В этом зале, сверкающем золотыми погонами, мне, женщине, приходится первой сказать, что произошло: разрушен не Советский Союз, а историческое Государство Российское. Нам предлагают в уплату за тоталитаризм отдать 300 лет русской истории. Наше государство собирали не большевики. Они, наоборот, разделив на республики, сделали оспариваемыми её территории».

– Заложили «мину» для подрыва единства территорий…

– Да. «Она собиралась 300 лет пролитой русской кровью. Что будет с армией? Она связана присягой. Что будет с русским народом, который в одночасье, не сходя и шагу со своей земли, вдруг оказался людьми второго сорта, национальными меньшинствами новых государств?» Сказала, что будет НАТО расширяться. Гробовое молчание было и… ужас. Хотя сочувствие было полное у военных. Но только один капитан с галёрки крикнул мне: «Правильно, Наталья Алексеевна!» Потом в кулуарах раздевалки мне многие жали руки. Но именно в раздевалке, между рядами пальто. Правильно потом Владимир Путин сказал (лет 12 спустя), осмелился сказать, что это была «огромная геополитическая катастрофа» – распад Союза. Как на него взъелись за рубежом! Кому на Западе было дело до этой гуманитарной катастрофы разделенного народа – и не только русского!

– Знаете, 1990-е годы принесли с этим распадом еще и целую вакханалию антирусских настроений. Вспомните, России предъявили счета все ее окраины, ее страны-побратимы, она всем оказалась должна, она во всем оказалась виновата. И вот тут же начали топтать все самое святое – нашу историю, нашу культуру, нашу традицию. Я помню, что тогда, именно в те годы (я работала специальным корреспондентом в программе «Время») нельзя было написать «русский беженец» или вообще слово «русские». Это вычеркивали и исправляли на «русскоязычный». Нас превращали из единого народа с традициями – просто в население, из русских – в русскоязычных.

– Вы совершенно правы, это одна из самых серьезных тем сегодняшней жизни России: русский народ как субъект исторического делания. И вы правы, что это было тогда заложено. Та вакханалия ненависти и нигилизма в отношении всей русской истории, которую в перестроечной России я увидела и услышала, может сравниться по накалу этого презрения только с первыми пламенными большевиками. Когда они топтали всю историю Российской Империи: Институт красной профессуры, историческая школа Покровского, этого интеллигента, который вместо исторического исследования предложил классовую схему, по которой Александр Невский был классовым врагом, Наполеон – освободителем, Чайковский – хлюпиком, Чехов – нытиком, Толстой – помещиком, юродствующим во Христе. Террор, который был против интеллигенции, ленинский. О нём же не говорят! И сейчас нас щадят. У нас почему-то вспоминают репрессии только сталинского периода.

– Мне говорили специалисты, что архивы красного террора засекречены до сих пор.

– Мой отец рассказывал, как у них на чердаке прятались евреи, когда белые мимо проходили, и белые прятались от красных, и красные от белых. Он говорил, что самое страшное время было ленинское – это 1920-е годы после революции. Потому что, помимо общего репрессивного начала, когда все жили в страхе, еще и любого могли без суда и следствия арестовать. Он слышал каждый вечер, где он жил (это был город Чернигов): подъезжала машина, вытаскивали из дома то инженера, то архитектора, то гимназистку какую. Увозили и расстреливали. При этом не надо было доказывать вину. Потому что революционная теория революционера Петра Стучки гласила: представитель враждебного класса не волен в своих поступках. Он является носителем классовых воззрений. Поэтому не надо искать и доказывать вину враждебного класса. Надо подсчитать, сколько этих представителей нужно вычистить и убрать, чтобы они не мешали делу революции. Вот. И тогда это репрессивное начало еще было нагружено чрезвычайно антирусской и антиправославной пропагандой, чудовищной совершенно. Во время Пасхи, папа рассказывал, комсомолки и комсомольцы шли, «неприлично облапавшись». Тогда еще строже были нравы, чем даже в моей юности. С плакатом ходили: «Парни, девки, любитесь сколько угодно!», «Долой капиталистическую власть родителей!» Священников высмеивали, и не только высмеивали. Сколько их погибло и подверглось репрессиям.

У нас обличители советского режима почему-то очень любят театр Мейерхольда того времени. Но вот театроведы, исследуя его творчество, его собственный тезис воспроизводят: «эстетический расстрел прошлого». Он ставил спектакли, в которых цари испражнялись на сцене, давили на себе вшей и блох. Это была вакханалия презрения и растаптывания всей предыдущей истории. Это типичное порождение именно большевизма в искусстве. И когда в другом театре поставили в классическом духе пьесу Шиллера «Коварство и любовь», над которой и сейчас можно плакать, Мейерхольд пришел в такую ярость! Кричал, что это пошлая мещанская история, которая совершенно неуместна – это устарело всё. Эта вакханалия была практически повторена – по своему духу ненависти и презрения ко всей истории государства – в конце 1980-х и в 1990-е годы.

От автора: Наталья Нарочницкая – дочь и продолжатель дела отца, академика Алексея Леонтьевича Нарочницкого, одного из последних русских историков-энциклопедистов, специалиста по истории народов Северного Кавказа, автора учебников по истории дипломатии. Он осуществил издание дипломатических документов внешней политики России в XIX веке, за что был награждён Сталинской премией.

Отцовская дочь

Хочется вспомнить эпизод из последнего разговора с моим покойным отцом. Шла дискуссия, на дворе 1988–1989-й годы. Я была в отпуске, а тогда я работала в секретариате ООН. Помню, в час ночи на даче наливаю отцу чай, мы с ним обсуждаем, что происходит. Я ему говорю: мол, папа, это же хорошо, все перемены происходящие? Ты же сам пережил, видел и говорил мне о том, что было, как средневековом варварстве… Он задумался, уронил очки – и ласково, и грустно сказал: «Дурочка моя, детка, посмотри на них, это те же, что в 1917-м пришли. Государства не будет». Можете себе представить, он уже тогда все предвидел – распад СССР!

– Может быть, уже сегодня стоит давать оценки тому, что произошло в 1991-м, 1993-м? Можетбыть, стоит заявить о том, что это необольшевистская революция? Вновь Россию расчленили, вновь надругались над её историей, традицией, культурой. Вновь сделали русский народ виноватым. Вы знаете, начало моей журналистской деятельности подарило мне встречу с Галиной Литвиновой.

– Да, это был замечательный демограф.

– Вы её знали?

– Я работы её знаю. Их не печатали, потому что там статистикой доказано было, какое угнетение русского народа происходило все десятилетия советской власти. Как деньги вкладывались в развитие национальных окраин, что, может быть, поначалу и нужно было. Но так эта диспропорция не ушла до конца. Количество аспирантов на душу населения в Таджикистане было больше, чем у русских. Единственный народ, который не имел собственных государственных структур. В этом вы правы. Сколько бы мы сейчас громогласно ни заявляли о том, что это был переворот – конечно, это был государственный переворот, никакое международное право не позволяло расчленить государство! – но что толку об этом сейчас говорить. Это уже свершившийся факт. Да, историки еще напишут обо всем произошедшем, правдиво, без гнева и пристрастия, но все-таки вот та трагедия, которая произошла, на огромные десятилетия отбросила нас назад, хотя бы даже в мировоззренческом плане. Мы первые 10 лет не могли найти согласия ни по одному вопросу: по прошлому, настоящему, будущему. Мы стояли друг против друга и кричали «распни его, распни его» – это прошлое, настоящее и будущее. Мы совершали одну утрату за другой, терпели геополитические поражения. Мы отдавали порты. Незамерзающий порт и судоходные реки, как я всегда говорю, одинаково важны монархиям и республикам, деспотиям, демократиям и коммунистическим режимам, что в XVIII веке, что в XXI-м. И только когда мы начали преодолевать этот период, мы начали восстанавливать честь и достоинство страны на международной арене. Россия очертила красной линией свою позицию: на нас больше не нажимайте, есть линия, дальше которой мы не пойдём. У нас есть национальные интересы, мы не будем больше кланяться. Знаменитая мюнхенская речь Путина. И что же, кстати, какие последствия?

Как только у нации исчез страх перед реставрацией обкомов, немедленно задумались об альтернативе. И вот тут начала собирается национальная идея, стало можно опять говорить «русский народ» – как державообразующий народ, как субъект исторического делания. И я стала писать об этом. Писала-то я и раньше. Да только печатать можно было в «Нашем современнике», а также в каких то маргинальных, как считалось тогда, изданиях. А потом все те же самые мои суждения нарасхват стали в федеральных и престижных органах печати.

В целом этот процесс стал вызывать ярость за границей. Что бы они там ни писали о каком-то подавлении, не могут не видеть, что общество само ищет путь, пена начала оседать, а под ней оказалось то, что не получается им использовать в своих интересах. Это как у писателя-культуролога Данилевского. Он писал, что Европа не признаёт нас своими. Она видит, что под верхним, размягчившимся и превратившимся в глину, слоем (это про нашу интеллигенцию – что в XIX веке, что сегодня то же самое можно сказать) оказывается ядро, крепкое и твердое, которое не растолочь, не размолоть, которое живет своей самостоятельной жизнью… И, как бы продолжая от лица Европы: но как дозволить варварскому племени иметь даже то, что по воле Божьей вообще оно должно иметь? Для этого можно и турка взять в союзники и вручить ему знамя цивилизации… Вставь вместо турка кого-нибудь террориста или экстремиста, и ничего не меняется. Это твердое ядро дало о себе как-то знать.

Вот эти дискуссии о том, что не просто достаточно прожить жизнь, удовлетворяя материальные потребности, вот этот поворот и поиск веры у нашего народа. Помните, юбилейный год прославления святого Серафима Саровского? Тысячи людей шли, в палатках ночевали. И это вам не распродажи, как в рождественскую пятницу по всей Америке. Общество само стало ставить вопросы о богатстве и бесчестии. Начались новые социологические исследования. В 2000-м году в одном независимом исследовании читаю: на вопрос, какое преступление нельзя оправдать ни при каких обстоятельствах, 92% опрошенных во всех возрастных и имущественных группах ответило: измену Родине! Это крах всей постперестроечной идеологии! Для них отечество там, где хорошо, где ниже налоги, где лучше устроено государство. А тут – все наоборот.

Дар веры

– Россия стала просыпаться. Возможно, это было связано в том числе и с духовным поиском, обретением веры, восстановлением храмов. Как к вам пришёл дар веры?

– Это очень интимная вещь. Я задумалась об этом, ещё живя в Нью-Йорке. Просыпалась ночью. Многое меня мучило в этих вопросах. И вдруг… В доме моем хранились старинные Евангелия, оставшиеся ещё от бабушек, которые были для меня как культурные памятники. И вдруг я почувствовала, что там должно быть такое, что мне ночью однажды приснилось. Я стала листать, и нахожу это место. Господь мимо меня не прошёл, случилось потрясение. И, как в том стихотворении:

Разверзлась бездна, звёзд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна.

Это потрясение каким-то образом освободило меня от порабощённости действительности. Этот якорь, эта связь с миром метафизическим, неосязаемым делает человека господином ситуации в реальности. А не наоборот, потому что он не порабощён реальностью. Ты не возмущаешься от каждого политического наступления тебе на мизинец. Ты понимаешь, что всему есть своё объяснение, своё место в жизни, своё время, что вовсе не означает примирительного отношения. Часто «обвиняют»: вера учит смирению. А для меня это, прежде всего, понимание собственной грешности.

– Смирение – это с миром принять всё, что бы ни происходило в твоей жизни.

– Да, но несопротивление греху для христианина есть грех. Кстати, идеи социальной справедливости изначально, многие века назад, рождались не в самых худших сердцах. Другое дело (меня это очень интересует), кому это надо было, чтобы эти идеи сформировались, были развиты, вплоть до наших дней, исключительно в богоборческом, антихристианском смысле. Идеи защиты сильным слабого, даже, если хотите, социальной роли государства, в чьём попечении находятся слабые, эта идея – она не у Маркса возникла, а в 25-й главе Евангелия от Матфея! Когда на Страшном суде Господь, Царь Славы, будет делить грешных и праведных на овец и козлов, то что Он скажет овцам, праведникам? Скажет: «Я был голоден, и вы накормили Меня. Я был наг, вы обули Меня. Я был болен, вы навестили Меня». – «Господи, когда же мы это сделали?» – «А вы сделали одному из ближних своих, значит сделали и Мне. Наследуйте Царство Отца». А тем, кто никогда никому не помог и не позаботился, он скажет другое: «Идите от меня!» – «Господи, да когда же мы видели Тебя алчущим или больным?» – «А вы не сделали это никому из ближних, значит не сделали Мне» (ср. Мф. 25, 34–40). Вот, пожалуйста: заповедь ответственности сильного в отношении слабого. А значит, и государства в отношении к социуму, если хотите. Оно заложено всё там, в Евангелии. А вовсе не Марксом.

– Сейчас такое ощущение, что всё чаще происходит подмена понятий, стираются границы…

– Грань между добром и злом, грехом и добродетелью сейчас полностью стирается. В цене нигилизм, то есть отсутствие ценностей. Это и есть философия конца истории. Она бросает в том числе вызов великой европейской культуре, Европа предаёт саму себя. Ту Европу, которая всходила на эшафот ради веры, отечества, чести, долга, любви. Шекспировская Лукреция, которая гибнет, осквернённая Тарквинием. Дурочка какая-то, правда? Как сейчас бы сказали.

Мы сейчас оказались на переднем крае. Давайте назовём вещи своими именами. Мы с Джоном Локлендом, моим коллегой по Институту демократии и сотрудничества в Париже, убеждённым католиком и большим другом России, Православия, горюем об одном и том же, об одном и том же радуемся. Нам не надо сговариваться. В центре Креста нет дилеммы Россия-Европа. Мы консерваторы. Мы с ним пришли к выводу, что причина такого интереса и внимания к теме сексуальных меньшинств – вовсе не в защищённости их прав. В законодательстве всех европейских стран давно есть нормы, которые позволяют наследовать имущество после совместной жизни двух однополых людей. Экономические стороны совместного хозяйствования и быта давно отражены в законодательстве. То есть никаких ущемлений их прав. А причина всего происходящего – в революционной идеологии той ультралиберальной элиты, которая правит сейчас бал. В русле этой идеологии индивид должен быть абсолютно освобождён от любого порядка вещей: национального, религиозного, семейного, а теперь – еще и биологического. Даже Богом данная природа не имеет право сдерживать любое побуждение гордыни и плоти человеческой. Вы не имеете право также обсуждать такие темы: что такое извращение, отклонение от нормы.

По нашему приглашению на круглом столе, который я организовывала во Франции, блестяще выступили два наших депутата Госдумы. Говорили открыто о медицинских исследованиях. Французы хватались за голову и говорили: «Боже мой, в России есть свобода слова, в России есть свобода дискуссии! У нас табу!» А мы здесь, в России, осмеливаемся «это» (секс-меньшинства) считать чем-то плохим, не нормой. Там, на Западе, уже не смеют об этом сказать. Эту идеологию (мы её назвали «политическим гомосексуализмом») проповедуют практически все панъевропейские структуры.

Наталья Нарочницкая и патриарх Алексий II

Мне часто говорят: откуда вы знаете, что есть норма? А логика очень простая: норма – это то, что обеспечит продолжение человечества. Если мы все станем как «эти», то всё, заканчиваемся в первом же поколении. Всё, не норма, считаю, отклонение. Пусть оно имеет право на существование, оно есть. В Ветхом Завете ещё об этом написано. Откройте Второзаконие. Там так написано, что мало не покажется, как говорится: кто делает то-то и то-то с мужчиной как с женщиной, тот должен быть истреблён. Это есть мерзость перед лицом Господа. За страшные преступления, за убийство можно было искупление какое-то получить. Но «это» считалось вызовом Богом данной природе человека. И к этому относились как к переворачиванию первооснов уже тогда. А явление было и тогда. То, что Россия на государственном уровне осмелела и смогла сказать своё слово, причём невинное – призвала ограничить пропаганду среди несовершеннолетних, – это уже одно подняло её флаг и дало результат в международном поле: я вижу, что растут, как грибы, консервативные организации молодёжи даже в безбожной Франции, которая меня поразила атеизмом и философской левизной своего интеллектуального сообщества.

Это сообщество по своей философии даже левее наших постсоветских интеллигентов. Очень многие консерваторы на глазах изменили своё отношение к России. Они больше не верят тем гнусным пасквилям, которые там ежедневно в газетах печатают, понимая, что ненавидит нас либертаристская верхушка, которая овладела СМИ. Мне хочется верить, что рано списывать Европу со счетов. Но там сейчас настоящий либертаристский тоталитаризм. Это я с полной уверенностью могу сказать.

«Не запрещайте называть нас русскими»

– То время, в котором мы сейчас проживаем, – что оно вам напоминает? Аналог из истории…

– XX и XXI века – это соперничество двух идей, выросших из философии прогресса: философии либеральной и философии коммунистической. Это двоюродные братья. И там, и там целью является построение безнационального, безрелигиозного будущего на единых стандартах. У коммунистов субъектом делания является класс. У либералов – индивид, нации нет. Но именно нации создали великие государства, великие культуры, великие державы. Поэтому не запрещайте нам себя называть русскими, в конце концов. Русский человек дошел до Тихого океана. Он вовлёк в свою орбиту огромное количество народов и сохранил их: даже в дружине дохристианской эпохи у киевского князя был полный интернационал. Мы заслужили право на более сложное взаимодействие русского и российского. Не заменяйте слово «русский» на «российский». Мы начали нашу беседу с того, как русский народ топтали. А вот итогом и являются эти уродливые группки, у которых национальное чувство, оскорблённое глумлением, ослабло и деградировало до зоологического уровня.

– Вы имеете в виду скинхедов?

– Да. Свой-чужой. Они не знают, за что они. Они знают, против кого они. А это неконструктивно. Но причина, породившая эти группки, – это не акцент на национальном вопросе. А наоборот – реакция на подавление национальности, реакция, маргинальная по сути.

От автора: Наталья Нарочницкая – одна из сопредседателей Первого и Второго Всемирных Русских Соборов, соавтор его программных документов, в том числе «Акта о единстве русского народа», который провозгласил русских народом, разделённым и имеющим право на воссоединение. Документ был принят в Свято-Даниловом монастыре в 1995-м году.

Национальное чувство, освящённое великими духовными ценностями, – это побуждение к историческому творчеству. Как россияне, мы – граждане России, мы совершенствуем политическую систему, мы – налогоплательщики, мы участвуем в выборах и т.д. Но культура как порождение духа не рождается россиянином. Плохой русский будет плохим россиянином. Он будет искать родину там, где ниже налоги: «Где хорошо – там и отечество». Культуру как порождение духа рождает неповторимое сочетание: язык, этнические привычки, климат, сформировавшаяся кухня, манера, быт. Это дух, миросозерцание, вера, общеисторические переживания.

Есть немецкая культура, есть арабская культура. Нет культуры эмиратской. Есть русская культура. Все гении всемирные потому стали всемирными, что, прежде всего, они были гениями национальными. Достигли такого великого уровня обобщения, который понятен другим народам. Плохой русский будет плохим россиянином. Поэтому не хороните русский народ, не растворяйте его. Мы заслужили это право. Потому что мы отличаемся от Западной Европы, которая шла по пути создания моноэтнических, мононациональных государств и монорелигиозных. Что это значит?

Если расширялась территория, часть вытеснялась, если не хотели смириться, часть ассимилировалась, часть погибала. Мы никого не истребляли и не пытались насильно ассимилировать. Но тем не менее русский народ, безусловно, – основатель и стержень русского государства. Именно его терпимое православное ядро, хотя очень независимое и очень охраняющее свою ортодоксальность, привело к правилу: не призывать выкалывать глаза человеку другой веры. Это позволило объединить вокруг одного стержня огромный букет наших народов. И русская история даёт примеры как раз очень конструктивного сожительства. Именно когда русский народ был силён, когда никто не сомневался в его центральной роли (именно центральной, не хочу сказать главенствующей), к нему присоединялись. К общечеловеческому, безрелигиозному, безнациональному, как призывают нас сейчас (у нас много национальностей), в XVII веке никто бы не присоединился, в ужасе бы отшатнулись.

– Это понятно. Сейчас по-другому вопрос стоит. Наш русский государствообразующий народ вымирает. За последние 20 лет – много, много миллионов. Это страшная величина: год – и нет целого города, где жители в количестве миллиона просто исчезли с лица земли. Если такими категориями мыслить, на самом деле скоро не придётся обсуждать проблемы, о которых мы с вами говорим. Как выходить из этого демографического кризиса, на ваш взгляд?

– Это центральный вопрос будущего России, безусловно. Это обезлюдивание, формирование диспропорции между этносами. Страшные годы были – 1996–1998-й, когда сформировался демографический крест России. Пересеклись кривые смертности и рождаемости, смертность превышала. Когда в зрелый возраст вступит поколение 1996–1997 гг. (а в те годы просто много не родилось), вот тогда будет провал страшный. Все силы надо приложить, чтобы исправлять картину.

– Может быть, нам надо собраться и поговорить о наших национальных проблемах? За эти годы поговорить об этом было позволено всем малым народностям, а нам нет. Почему?

– Потому что боятся. Любое сопротивление тем ценностям, что навязываются извне, объявляется тут же «русским фашизмом». Этот нигилизм пронизал западное отношение к нам. Они в этом едины: был папский Рим, был Карл Маркс, был русофоб маркиз де Кюстин и, извините, Сахаров, Ленин, Троцкий… Я прихожу к выводу, что Россия настолько велика, а наша суверенность, утверждённое право самостоятельно выбирать свой путь, вести себя на арене в соответствии с собственными решениями приводит к одному результату: не позволяет, мешает управлять миром из одной точки. Мы слишком велики. Если бы мы были комариной точкой, никто бы так ревниво к нам не относился.

А что касается Европы… Разве можно демонизировать Европу, создавшую великую культуру? Великими гражданами своих отечеств создана Европа. Это сейчас философия гражданина мира уничтожает Европу. Константин Леонтьев ещё в конце XIX века сказал: «Европа сама в себе уничтожает всё великое, изящное и святое».

– Не произойдёт то же самое и с нами?

– Вы знаете, когда мы видим то, что происходит с Европой, это нас мобилизует. А их мобилизует то, что они видят наше сопротивление. Это подбадривает консерваторов Европы. Хотите завоевать Францию? Делайте это только в августе: никто не вернётся с Лазурного берега. А чтобы взять Париж, выбирайте обеденное время! Даже собака из куста не выскочит – будет грызть там свою кость.

Мы гораздо разнообразней. 75 лет попыток выработки одинакового, одномерного человека ни к чему не привели. Нет в социологии понятия «средний русский» и никогда не будет. У нас нет типических черт, с точки зрения социальной психологии. У нас каждый сам себе философ, поэт, судит о мире, государстве, вселенских проблемах. У нас кто обедает в полдень, кто в час дня, кто в 5, кто вообще не обедает, как я. Сегодня мы встаём в 7, завтра до 11 утра поспали. Мы в отпуск едем и в феврале, и в мае, и в сентябре, и в июле. Мы не живём ровно так, как они. И никогда не будем. У нас страна разнообразная. Мы живём одновременно в XIX, XX, XXI веке. У нас и вечная мерзлота, и пустыня. Архаика кавказского аула, деревни русской нашей – и богемность Петербурга и Москвы…. У нас есть всё. Нам ведомо все: и богатства немыслимые, невиданные, и нищета средневековая, хижины и дворцы, отсутствие водопровода и высокие технологии. У нас есть всё, поэтому нам понятен любой уголок мира. «И острый галльский смысл, и сумрачный немецкий гений». Мы, если хотите, модель мира, нам всё понятно! Мы привыкли жить бок о бок с очень разными людьми в одном государстве, другой веры, другого образа жизни, которые иначе себя ведут на свадьбах и похоронах, едят другое. И мы привыкли уважать инакость в других. Мы ни от кого не требуем перекраситься, вынуть своё смыслообразующее ядро национальной жизни, как на евроцентрическом Западе.

Сейчас настолько пресса русофобская в последнее десятилетие переборщила в Европе, что даже началось отторжение. Наиболее русофобские статьи маргинализировались. Серьёзно, уже всех коробит. По предложению наших итальянских партнёров мы проводили в Риме конференцию об истоках русофобии как явления в сознании. И они сами назвали эту тему.

Не спешите хоронить Россию…

На самом деле, не надо хоронить Россию. Русские вообще очень самокритичны. Вся русская литература пронизана страшным самобичеванием. Никто на Западе не стыдится своих изуверов. Где-нибудь в учебниках вы найдёте сомнения в действиях Екатерины Медичи, которая в одну ночь отдала приказ, после которого были зарезаны семьи с детьми, по улицам текла кровь чуть ли не 70 тысяч гугенотов? Вы когда-нибудь слышали, какой это позор для Франции? А мы до конца своих дней будем спорить: Иван Грозный – тиран или нет? Они гордятся государственными делами своих изуверов, в частности, Генриха VIII, обезглавившего не только своих шестерых жён, но и гуманиста Томаса Мора. «Ничего, нормально. Никакой деспотии при этом нет. Европа – это колыбель всего лучшего». Мы себя сами не жалеем.

Наталья Нарочницкая

Но у нас действительно много грехов. Я разве хочу сказать, что мне нравится всё, что происходит? Политическая система вызывает скепсис: и то в ней, и другое… Но ничего, мы живём, мы движемся. «Хорошо там, где нас нет»: это всегда в русской поговорке было. Не надо никакого нигилизма. У меня нет шапкозакидательства, но нет и такого апокалипсического чувства, что с Россией всё кончено. Конечно, я, как все русские, рассчитываю на чудо, на Божью помощь. Но её заслужить надо. При этом надо хотя бы остаться различающим добро и зло, грех и добродетель. Это очень важно. Нужно быть верным своей истории. Нужно не забывать, что мы русские. «Гордись именем русский! Имя сие станет символом победы!» Эти слова Кутузова я прочитала на входе в музей города Малоярославца. Послушаешь наших теоретиков «россиянства», так и надпись эту надо будет снимать? Любовь к своему – не есть ненависть к иному. Меня всегда хорошо понимают на Кавказе. Я выступала там среди интеллигенции. Они чувствуют и хорошо понимают, что не враждебна им эта моя позиция: от них, как от народа, мы ждем тоже сохранения их культуры. Мы на этом уровне всегда найдём общий язык. Но не отнимайте и у нас наше. Без культуры нет нации.

– Вас называют «русской железной леди». А какая вы в частной жизни?

– Ой, наоборот. Это только с врагами Отечества на международных конференциях – в дискуссиях по поводу международного права, политики… А в жизни я, может быть, и шумная, но не могу ничего взыскать. Меня можно на всё уговорить. Я уступлю. Потому что огорчить человека, если он чего-то хочет, для меня невыносимо. Нет, совсем нет.

– Наталья Алексеевна, спасибо вам за это интервью. Чувствуется, что в вашей внутренней печи «перегорело много дров»!

– И горит!

– И, наверно, благодаря этому горению высвобождается энергия. Дай Бог, чтобы ваша печка топилась дальше, чтобы вы помогали себе и нам соответствовать этому понятию – служить России.

– Вместе, только вместе. Нужно, чтобы взаимное соработничество и в нас, кто стал каким-то образом известным, пробудило те костры, о которых вы сейчас говорите. Только вместе.

(135)