Архиепископ Ермоген (Голубев) и архимандрит Михей (Хархаров): как жилось в Жировицком монастыре гонимым властью

Центральной датой торжеств станет День памяти Жировичской Божией Матери, который ежегодно отмечается 20 мая. Традиционно в этот день паломники со всех уголков Беларуси и других стран посещают Жировичский монастырь, чтобы поклониться чудотворной иконе.

В послевоенные годы монастырь оставался действующим, причём в начале 1960-х годов дал приют сёстрам двух закрытых женских монастырей – Гродненского Рождество-Богородичного и Полоцкого Спасо-Евфросиниевского.

В XX столетии в монастыре жили видные иерархи Русской Православной Церкви: в 1912–1915-м годах – епископ Гермоген (Долганёв), с 1965 года до кончины в 1978-м году – архиепископ Ермоген (Голубев).

Братия Жировицкого монастыря в 1960-е годы

Заметное место в истории монастыря занимает XX век. Есть в ней и такая строка:

«Архимандрит Михей (Хархаров) снят с должности наместника Жировицкого монастыря за благожелательное отношение к сосланному в обитель защитнику церковных интересов архиепископу Ермогену (Голубеву)».

Настоятельница Гродненского Свято-Рождество-Богородичного cтавропигиального женского монастыря игуменья Гавриила (Глухова) – одна из свидетелей тех событий. Когда отец Михей переступил порог обители, будущей игуменье, а тогда Машеньке, было 5 лет. А когда наместник покидал Жировицы, ей исполнилось двенадцать. С архиепископом Ермогеном она была связана до его кончины в 1978-м году. Эти записи составлены на основе ее воспоминаний.

Наместником Жировицкой обители архимандрит Михей был назначен 20 октября 1963 года. Было ему в это время 42 года.

Тогда в монастыре собрался цвет монашества. Экономом был иеродиакон Евфимий (Байдаков). Здесь же нашли приют схиигуменья Гавриила (Рисицкая) со своими монахинями и схимницами, сосланными из Гродно. В 1965-м году в монастырь был сослан на покой архиепископ Ермоген (Голубев).

Большую духовную помощь верующим в тот период оказывали такие духоносные старцы и старицы, как архимандрит Игнатий (Кударенко), иеромонах Иероним (Кóваль), блаженноюродивый иеромонах Димитрий (Азаренко), иеромонах Макарий (Шишпарёнок), игумен Мефодий (Труфанов). Приходили в обитель юродивые странницы Любовь Николаевна, Мария Николаевна. В монастырь из Киева приезжал духоносный старец схиигумен Валентин (Семисал), из Одессы – схимонахиня Онуфрия (Петренко).

Отец Михей был самым молодым из всех. И именно ему, по Промыслу Божию, был вручен штурвал этого корабля. И много было тогда желающих разбить этот корабль в щепки.

Как жил наместник

Отец Михей жил в одноэтажном братском корпусе. Последняя дверь по правой стороне коридора была входом в его «покои». В распоряжении наместника было две комнатки. В одной располагался крохотный кабинет, а в другой келейке он молился и спал (сейчас там находится монастырский медпункт, уставленный шкафами с пузырьками). Никаких игуменских покоев в Жировицкой обители не было. Общий туалет, общая баня, общая братская трапеза…

У монастыря была машина, полуторка «Ладога». Еще была лошадь. Вот и все средства передвижения. На этой полуторке в Минск ехать надо было часов пять, и столько же обратно. Обычно отец Михей уезжал ночью. И возвращался тоже ночью.

Прихожане монастыря никогда не видели наместника в гражданской одежде. Вне службы он ходил только в подряснике. Может, когда ездил в Москву или Питер, и переодевался. Кто-то вроде вспоминает его в сереньком широком костюмчике. Есть фотографии, где он в шляпе и плаще. Но так монах одевался крайне редко. Ношение подрясника в то время было исповедничеством православной веры. За него и в милицию могли доставить.

– Почему вы в богослужебной одежде появляетесь в общественных местах?

– Это не богослужебная, а повседневная одежда священника. Вы же ходите в форме с погонами.

– Но у нас служба такая.

– Вот и у меня служба такая.

Архиепископ Михей (Хархаров)

Отец Михей даже по грибы ходил в летнем светлом подряснике. Очень любил грибы собирать, и сохранил эту любовь до конца жизни, когда в Ярославле его келейник иеромонах Феодор (Казанов) – сейчас митрополит Волгоградский и Камышинский – возил его в лес на инвалидной коляске.

У него была особая походка. Ходил он с тросточкой, но на нее не опирался. Шел и как-то красиво ее откидывал, плавно помахивая. Такой у него был изящный жест. Не опирается, а помахивает. А обратно он возвращался часа через два.

Батюшка был очень внимателен ко дням Ангела насельников и насельниц Жировицкого монастыря. А это были и монахини из Гродно. В день Ангела сестрам полагался именинный пакет от наместника. Отец Михей давал и денежку. Суммы были разные. Тем, кто помоложе, сумма побольше. Регентша получала 20 рублей. Она и сил больше тратила, и для голоса могла что-то купить. Стареньким отец наместник давал по 10 рублей. Это помимо того, что именинники получали официально, по ведомости.

Жили и питались в то время очень скромно. Сейчас на трапезах в монастырях – и рыба, и фрукты, и молоко, и творог. А тогда в обычный воскресный день на обед были щи ленивые, но необыкновенно вкусные. Был салат из сметаны с зеленым луком, очень вкусный, и картофельное пюре. И компот или какао с плавленым сырком. Белый хлеб подавали только на праздничный обед. На Пасху, Рождество, праздник Жировицкой иконы Божией Матери, на именины матушки Гавриилы, владыки Ермогена и отца Михея были еще рыбные котлеты и необыкновенной вкусности салат: помидоры, огурцы, лук зеленый и масло. «Как мы ни пытались повторить рецепт, – рассказывает игуменья Гавриила, – тот вкус уже не повторишь. Да и качество продуктов уже не то».

Как жил архиепископ

Внешние условия, в которых пребывал владыка Ермоген в Жировицком монастыре, были чрезвычайно просты. Он не имел пристрастия к вещам и довольствовался только самым необходимым. Более он радовался, когда ему приносили в подарок что-то необходимое в его работе: писчую бумагу, ручку или карандаш.

Жил архиепископ на третьем этаже братского корпуса. Келлия его была разделена шкафами и ширмой на две половины, одна из которых служила кабинетом, а другая — спальней (в настоящее время в этой келлии устроена домовая церковь в честь Святителя Ермогена, Патриарха Московского.)

Внешность владыки Ермогена производила приятное впечатление и вызывала благоговение. Он был аккуратным и чистоплотным, имел всегда опрятный вид. С момента мантийного пострига он никогда не снимал монашеских одежд, даже во время самых жестоких гонений.

Архиепископ Ермоген (Голубев) и архимандрит Михей (Хархаров)

В Жировицах владыка не переставал интересоваться положением дел в стране и в Церкви, к нему приходило множество писем со всего Советского Союза. Он никогда не опаздывал на богослужение. Люди, знавшие владыку Ермогена, отмечали его высокую врождённую воспитанность, необычайную корректность, доброту и тактичность. Он не делал лишних движений или жестов. Его внутренний и внешний взгляд был устремлён горе́, ввысь к Богу. Даже осенение себя крестным знамением и поклоны совершались в определённое время. Например, во время чтения «Трисвятого» владыка крестился и кланялся при произношении слов: «Святый Бессмертный, помилуй нас». Умилительно было видеть со стороны одновременно крестившихся и кланяющихся архиерея с сослужащим духовенством в алтаре во время пения «Великого Славословия»!

В Жировицах он ни разу не позволил себе вмешаться каким-либо образом в монастырские дела, никогда не стремился учить ни наместника, ни кого-либо из братии, что и как надо делать. По своей высокой духовности и деликатности, владыка никогда ничего не говорил резко, чтобы не обидеть человека, не причинить ему боль и не сразить его как обухом по голове.

Духовно-нравственные качества владыки Ермогена притягивали к нему народ. Конечно, это не могло нравиться власти. За пребывавшим на покое архиереем был установлен круглосуточный надзор. Уполномоченный по Гродненской области обязал монастырское руководство регистрировать всех приходящих к владыке для того, чтобы потом сообщать по месту их работы или учёбы с целью проведения с ними соответствующих бесед. От архимандрита Михея требовалось, чтобы он не разрешал архиепископу Ермогену служить и проповедовать в храме.

Как молились

Богослужения отец Михей совершал настолько искренне и молитвенно-торжественно, что в обитель стали приезжать преподаватели и студенты из Белорусского государственного университета, из других ВУЗов, желая посмотреть на молодого и энергичного архимандрита, послушать его проповеди.

Великий пост, Страстная седмица, Никольский храм. Горят тусклые лампочки на клиросе, но в конце девятой песни гасятся и они. Свет пробивается только из алтаря. Открываются царские врата, и выходит наместник, архимандрит Михей. В храме темнота, только колеблются огонечки лампад со свечами и освещен престол. Отец Михей спускается с амвона. Там две ступенечки. И он становится ниже этих ступенечек в центре. И один поет: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный…».

Архиепископ Ермоген (Голубев)

– Я больше нигде не слышала, ни у нас, ни в Москве, ни в Иерусалиме, ни в Пюхтицах, нигде не слышала такого пения, – рассказывает игуменья Гавриила. – Я девчонка была, когда его изгнали. Неискушенная, не прошла никакой жизни. Живешь в этом поселке, чувствуешь, какой ты ничтожный, какой ты пошлый… И вот перед тобой алтарь, освещенный престол… Ты слышишь: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный!» Но одежды не имам, чтобы войти в этот чертог. Потому что ты весь в грехах. «Просвети одеяние души моея, Светодавче, и Спаси мя!»

Как он пел! Темнота, и чтоб войти в Чертог, в Царство Небесное, – это надо было услышать пение-зов отца Михея.

Вспоминаются еще воскресная полунощница, которая совершалась в 23:30. Ее ввел еще предыдущий наместник монастыря – архимандрит Антоний (Мельников), будущий Митрополит. Всегда с субботы на воскресенье совершалась полунощница. Сейчас кто-то ходит, кто-то не ходит. Но в период, когда был отец Михей, это была торжественнейшая служба. Служил чередной священник. Люди приходили из Жировиц. Пела череда сестер, обычно 4 человека.

– Мне больше запомнилась Явленская церковь, – вспоминает матушка. – Мама всегда ходила на эту службу, но меня не заставляла. Впереди рабочая неделя, хотела, чтоб я поспала. И вот иду я сама в Явленскую церковь, а там надо подняться по крутым ступенькам, расположенным слева и справа. Я всегда располагалась справа. Сядешь, поспишь полчаса, или поднимаешься к сестрам на хоры. Они учили тон задавать, разным гласам учили.

Служит чередной священник. И всегда буквально без одной минуты двенадцать заканчивается канон из Воскресной полунощницы. А там есть молитва Святой Троице.

Читалась она ровно в 12 ночи. Закрыты царские врата, священник стоит на амвоне. А в конце 9-й песни открываются царские врата, и выходит отец Михей в мантии, епитрахили и поручах. И всегда-всегда читал эту молитву. И я всегда в этом месте просыпалась. Просыпалась не оттого, что он начинал читать. А, видимо, Ангел-хранитель поднимал. Монашествующие, кто задремал, все за минуту до молитвы просыпались. А он: «Всемогущая, Животворящая, неразделимая Троица…». Так читал, что не было ни одной клеточки, куда бы не прошел молитвенный зов отца Михея.

Воскресную полунощницу без него в Жировицах представить было невозможно… Сейчас читают читком, быстро. Конечно, и за это слава Богу! Но старая традиция и благоговение, к сожалению, мне кажется, утеряна.

Великий Пост

В Прощеное воскресенье, когда служили владыка Ермоген и отец Михей, вечерняя служба всегда проходила в Никольском храме. И всегда была проповедь. Особенно многим запомнилась проповедь владыки Ермогена, которую он говорил перед чином Прощения. Говорил он, что мы – грешные люди, что мы даже хуже животных и неодушевленных предметов. Что мы своими устами причащаемся, Самого Господа в себя принимаем, частичку Бога. И этими же устами мы можем человека убить, оклеветать, оговорить, осудить.

Он приводил в пример источник. Источник одновременно не может давать зловонную, грязную и чистую воду. Либо это будет чистая вода. А если добавить зловония, то она делается зловонной.

А уста человеческие могут одновременно и злословить человека, и клеветать на него, и петь хвалебные оды, и принимать Святые Христовы Тайны.

Рядом с владыкой по чину, как наместник, стоял отец Михей. И все видели, как крупными капельками у него текли слезы.

Запомнилось всем и чтение Покаянного канона Андрея Критского владыкой Ермогеном. По голосу, по движениям, по общению он был мягкий, как и отец Михей. Канон читали священники, в том числе и отец Михей. Но первые слова всегда начинал владыка Ермоген.

– Эти его первые слова, его голос я буду помнить до смерти, – говорит матушка Гавриила. – «Откуду начну плакати о горьких моих деяниях?» Эти слова глубоко ложились на сердце не только монахиням, но и людям глубоко верующим, подвижникам, страдающим, понимающим бред того безбожного периода.

– Мне, девчонке, он тоже западал в душу. Во время чтения Великого канона, особенно когда читал владыка Ермоген и отец Михей, я как вкопанная стояла. Я знаю эти слова, неоднократно слышала их, сама читала. Владыка Филарет (Вахромеев) великолепно читал Канон. И Патриарх Пимен (Извеков) прекрасно читал. И Патриарх Кирилл читает великолепно, когда он был митрополитом Смоленским и Калининградским, я слушала его. Но чтение этих первых слов владыкой Ермогеном было такое мягкое, проникновенное, глубокое… Только услышишь первые слова – и ты поймался. Действительно, с какого момента надо плакать? С пеленок? С пяти лет? С десяти? Наверное, точно с пеленок. С этого момента тебе надо плакать о своих деяниях. Так глубоко и проникновенно написал царь Давид.

Ни одной службы владыка Ермоген не совершал без проповеди, поэтому власти упорно пытались ограничивать его в этом, понимая, какую опасность для «атеистического воспитания трудящихся» могут представлять исполненные горячей веры и искренней любви ко Господу, простые и понятные всем слова владыки-проповедника. Именно наместнику архимандриту Михею было вменено в обязанность запрещать архиепископу Ермогену служить и проповедовать. Им обоим недвусмысленно намекали о нежелательности произнесения проповедей, однако, несмотря на все внешние притеснения, сосланный в Жировицкую обитель владыка продолжал ревностно исполнять свой пастырский долг. Тогда проповеди можно было говорить только на тему Евангелия, и без всяких аналогий с днем сегодняшним.

В 1969-м последний год наместничества отца Михея власти поставили условие, чтобы архиепископ Ермоген не проповедовал. Ведь ссыльный владыка говорил не только на тему евангельского отрывка. Он призывал. Он обращался к прошлому, к совести. Когда он рассказывал об иконоборчестве, то волей-неволей напрашивались сравнения с политикой советского государства.

Вначале пошли запреты в адрес архиепископа Ермогена говорить проповеди, а затем было запрещено служить. В последний год наместничества отца Михея владыка Ермоген служил редко. Как правило, он молился в соборе. Ему даже запрещено было стоять до конца, чтобы после службы люди не окружали его, прося благословения. На литургии он уходил на запричастном пении. На вечерню приходил раньше, даже на 9-й час. А уходил в конце отпуста первого часа. Люди знали это – и все равно подходили под благословение, но уже не такой толпой, как это бывало на выходе из храма после окончания Божественной литургии.

Ремонт

В обитель при отце Михее стало приезжать больше богомольцев, увеличились пожертвования. Денег нужно было много, ведь Церковь платила и огромные налоги, и всевозможные взносы, и в Фонд мира.

Существовал негласный (оттого ещё более жесткий) запрет на ремонт храмов, не говоря уже о строительстве чего бы то ни было. Политика власти была такая, что без ремонта храм обветшает, разрушится, и на этом основании его будет проще закрыть. Даже поставить какую-нибудь перегородку внутри захудалого церковного помещения, и то на это нужно было специальное разрешение сельского или районного совета и уполномоченного. А те, как правило, этого разрешения не давали.

Среди архиереев и священников всегда были такие, кто умел эти запреты как-то обойти, перехитрить власть. Архиепископ Ермоген ранее даже умудрился построить в Ташкенте Успенский кафедральный собор. Но Ташкент далеко. Там, на окраинах страны, всегда посвободнее дышалось в религиозном отношении. А в Белоруссии пытались устроить самую атеистическую республику.

При отце Михее храмы и монастырские помещения регулярно поновлялись, а внутри обители наместник даже проложил асфальт. Помогать приезжали богомольцы. Особенно запомнились две помощницы из Минска, родные сестры Шура и Нина Монтик. Шура была медсестра, а Нина маляр. Они живы и по-прежнему живут в Минске, трудятся в Свято-Духовом кафедральном соборе.

С ними приезжали Мария и Анна Андреевы, монахиня Алексия. Из Бреста приезжали молодые бескорыстные девушки, верные Христу. Среди них были и семейные, и несемейные. Мужчины тоже были. Но, как и всегда в Церкви, больше было белых платочков, девушек и женщин.

Свято-Успенский Жировичский монастырь в наши дни

Эконом отец Евфимий давал им послушание красить и белить. Такие работы делались только «подпольно», под предлогом, что храм закрывается на уборку. Конечно, глобального ремонта не могло быть.

– Прочных лесов тогда не ставили, запрещено было, – вспоминает игуменья Гавриила. – Леса представляли из себя кое-как скрепленные досочки. Отец Михей взбирался по ним чем-нибудь угостить рабочих, чтоб им лишний раз не спускаться по шатким опасным конструкциям. Он был ловкий, худенький, невысокий.

– Помню, как он поднимался с фруктами. И мне кое-что из этих гостинцев перепадало. Почему-то запомнились мандарины. Откуда мандарины? У меня в памяти, что он поднимался именно с мандаринами. И что это была не зима, потому что ремонт делался в Крестовоздвиженской церкви. Мне тогда было лет 9–10. Отец Михей мне: «Марийка, никому…». А я умела тайну хранить и помогала красить стены внизу.

– Мы жили рядом с монастырем, – продолжает матушка. – Эти полдомика помогли маме купить отец Евфимий и отец Михей. Каждый день у меня был один маршрут: из дома в школу, из школы в монастырь, из монастыря – домой, уроки делать. Я росла в монастыре, на глазах отца Михея, на глазах владыки Ермогена (Голубева). Сестрам в монастыре было по 50–60 лет. А мне хотелось поиграть, порезвиться. Я кого-то ущипну. Кому-то подножку поставлю. Надо ведь покрасоваться. Научилась на велосипеде кататься. Одна прихожанка приезжала из ближней деревни на этом велосипеде и разрешала пользоваться им, пока идет служба. И вот, служба заканчивается, монахини выходят, а я сквозь их строй на велике гоню… Если бы у меня сейчас такое было в монастыре, я бы не знаю, что сделала!!! А сестры: «Манечка, не упади». У одной полоцкой монахини были очки с толстыми линзами (минус 18–20). И я мимо нее вихрем несусь, а она даже не успевает сквозь эти очки разглядеть, что происходит. И только крестится: «Да воскреснет Бог…».

Тогда отец Михей мне очень по-отечески сделал замечание: «Так не надо поступать». И оно было мне понятнее, чем все нравоучения.

1960-е годы были периодом очень сложным для жизни Церкви. Стоял вопрос об уничтожении монастырей и церквей. Но для Жировицкой обители это был период и духовного роста.

Отца Михея невозможно было не любить, не слушать, не уважать. Он перед всеми мог смириться, к каждому найти тот нужный подход, который не заставлял монахов, послушников, сестер исполнять то или иное послушание из боязни, что наместник накажет. А потому что они боялись его огорчить, принести боль, страдание. Все они очень любили отца Михея.

В управлении монастырем царила гармония. Управляли обителью в основном два человека. Отец Михей – по своей наместнической части, и отец Евфимий – по хозяйственной. Ни архиепископ Ермоген, ни настоятельница Гродненского женского монастыря матушка Гавриила, такие столпы, авторитеты духовные, никогда в управление монастырем не вмешивались. Если отец Михей, отец Евфимий обращались к ним за советом, то они могли сказать свое мнение, но никогда не навязывали. Такая была высокая духовная культура у них и смирение.

Книги

Отец Михей любил русскую литературу. Маше он дарил книги Пушкина, Гоголя, Лермонтова. Но не новые, а уже читанные. Говорил: «Прости, я их протер».

Подаренные «Сказки Пушкина» и «Кому на Руси жить хорошо» долго хранились у них дома. Благодаря этим подаркам книги не надо было покупать. Да и не на что было. Русскую литературу в школьных учебниках давали в отрывках или кратенькими главами. А Маше хотелось прочитать не кусочек «Капитанской дочки», а целиком. Отец Михей то ли понимал это, то ли по какой другой причине, но дарил книжки.

Владыка Ермоген тоже любил читать классику. И не только русскую, но и иностранную. Хорошо знал зарубежных писателей. Маша помнит, что лепили они вместе каких-то котиков, строгали фанерки, делали поделки из лоскутков. Он скажет: я вычитал, как это делать. Вот ты и доделывай.

«Он видел, как маме тяжело, и пытался привить мне какие-то навыки красоты».

Дневников от обитателей Жировицкого монастыря не осталось. По условиям того времени монашествующие личные записи не хранили, потому что от этого можно было и самим пострадать, и других подвести. Важную информацию в письмах шифровали. Открытыми в переписке оставались только вопросы и ответы о духовном: как молиться, как поститься.

Например, игуменья Гавриила (Рисецкая) вела прекрасные дневники. Она умерла 12 июня 1976 г., в Троицкую субботу. Хоронили ее в Духов день. И сразу после погребения мать Варвара все эти дневники сожгла.

Прощание с владыкой Ермогеном

Архимандрит Михей был изгнан из Жировицкого монастыря летом 1969 года. Архиепископ Ермоген умер почти 10 лет спустя, 7 апреля 1978 года, на Благовещение. В такой же день, что и Патриарх Тихон (Белавин). Любит Богородица своих верных.

9 апреля 1978 года, в Неделю 4-ю Великого Поста, в Никольском храме Жировицкого монастыря Божественную литургию и отпевание почившего совершил Митрополит Минский и Белорусский Антоний (Мельников). В Никольском храме Жировицкого монастыря над телом владыки Ермогена все время читалось Евангелие.

Архиепископ Михей и игумения Гавриила, когда Владыка приезжал к ней в Гродно

Много лет спустя архиепископ Михей рассказал игуменье Гаврииле, что приезжал тайком попрощаться с почившим. И это вызвало новую волну гнева со стороны властей. Опять уполномоченный грозил ему карами и требовал от митрополита Ярославского и Ростовского Иоанна (Вендланда) сослать его в глухое село. В то время архимандрит Михей служил в Ярославской епархии настоятелем Феодоровского кафедрального собора.

Игуменье Гаврииле, а тогда Маше Глуховой, по милости Божией пришлось присутствовать при погребении владыки Ермогена. В 1978-м году ей было 20 лет, и она уже жила в Ленинграде. В последний раз, когда они виделись с архиепископом Ермогеном в Жировицах, он сказал ей при прощании: «Ну, приезжай в Киев, скоро увидимся». Он планировал переехать в родной город, но не успел – скоропостижно скончался в результате сердечного приступа.

До последнего не было известно, где будут хоронить почившего. В Киев Маша поехала на свой страх и риск, памятуя слова о предстоящей встрече, хоть в Жировицах упорно ходили слухи, что архиепископа похоронят там. Она не помнит, как ехала поездом «Ленинград – Киев», какие были остановки. На какой-то большой станции Маша сумела дозвониться домой, и мама сказала ей, что все-таки хоронить его будут в Киеве, на Корчеватском кладбище.

Поезд в Киев пришел утром. Оказалось, что кладбище находится на окраине города. Приехала туда на такси. А дальше что? Куда идти?

Кто-то из кладбищенских сказал, что привезти его должны в церковь.

Запомнились горы песка вокруг. За свечным ящиком при входе какая-то женщина прошептала, что сейчас привезут гроб и будет панихида. Но священник отказался это подтвердить: «Ничего не знаю, впервые слышу». Все боялись.

И вдруг кто-то говорит ей тихо: «Я не советую вам здесь ждать, идите лучше на кладбище». Может быть, это был кто-то из родственников владыки Ермогена?

Полчаса она шла пешком. Какие-то мужчины вели ремонтные работы. Она искала свежевыкопанные могилы, приготовленные под захоронение, и плакала. Ведь уже не девочка маленькая, девушка. Но ходила по кладбищу и плакала. Как он сказал: «Ну, до скорой встречи в Киеве». Причем здесь Киев? А оно вон как получилось. Становилось страшновато, и хоть было светло, но холодно, зябко. Начало апреля.

Наконец увидела выкопанную пустую могилу. И люди благообразного вида собираются. Спрашивает, кого хоронить будут? А они боятся сказать. Она же девчонка, с виду комсомолка. А время – 1978-й год.

– Потом подъезжают два «рафика», – вспоминает игуменья Гавриила. – И оттуда знакомые люди выходят. Архимандрит Афанасий (Кудюк) из Жировиц (потом он стал владыкой Пермским и Соликамским). Тонечка, тетя Тоня, потом она монахиней Серафимой стала. Аллочка, Верочка, отец Михаил им близкий. И я поняла, что владыка Ермоген приехал. Это чудо. Пока я его искала, все время мысленно обращалась к нему: «Ну, помоги, владыка, чтоб мне прощения у тебя попросить».

У меня вина перед ним была. Я несколько раз поступала в медицинский институт с отличным школьным аттестатом. Он мне сразу говорил: «Не надо. Не поступишь». А я его ослушалась. Я ведь не понимала, что я изгой, что система меня отвергнет. Я не была октябренком, пионеркой, комсомолкой. На себя понадеялась, а не на архиерейское благословение. Хотела прощения попросить.

Подвезли его сбоку, через боковой вход. Для этого машине надо было объехать по ямам и рытвинам все кладбище. Видно, было дано указание в храм гроб не завозить, чтобы народ не собирался.

И когда я увидела эти «рафики», когда отец Афанасий вышел, тогда меня и прорвало. Я так сильно плакала. Я это все отцу Михею потом рассказывала.

Помню, как прощались с владыкой Ермогеном. Лицо монашествующих накрывают воздушком. А тут его открыли. Отец Афанасий открыл воздушок. Владыка лежал, как и при жизни, – такой беленький-беленький. Как бы без кровинки. Мягкий, но как бы без кровинки. Руки теплые были, мягкие. И какая-то пчелка… Пчелки же на покойников не садятся. Они только на благоухающие цветы садятся. Какая-то пчелка, смотрю, на его лице сидит.

Заупокойная лития идет, а я плачу, плачу. Все остальные приехали с ним, а я из новеньких. Они все меня знают. Но я-то, в отличие от них, только его увидела. Прошу прощения, молитв у него, всего-всего.

Ведь уже несколько дней прошло со дня смерти, а никакого запаха тления не было. И не только я это отметила. Но и Тоня в своих воспоминаниях писала, монахиня Серафима… Она недавно умерла. И руки у владыки были теплые, я это могу подтвердить. Я это по сей день помню. Потом я неоднократно приезжала на его могилку. Один раз, когда из Иерусалима вернулась.

Существует предание, что тела владыки Ермогена сейчас в могиле нет. Его тайно изъяли. Делали памятник и изъяли. Боялись, чтобы не надругались над останками. И сделали это его помощницы. Те самые, на которых недоброжелатели архиепископа Ермогена клеветали. Где останки сейчас, знает очень небольшой круг людей. Говорят, что в хорошем надежном месте. И они нетленные.

А потом времена изменились, архимандрит Михей (Хархаров) стал архиереем и почти 10 лет управлял одной из самых древних епархий – Ярославской. Все эти годы он духовно окормлял игуменью Гавриилу. Они нередко встречались, приезжали друг к другу. Почил архиепископ Михей в 2005-м году. И похоронен рядом с Феодоровским собором в Ярославле.